Читать книгу "Лапти сталинизма. Политическое сознание крестьянства Русского Севера в 1930-е годы - Николай Кедров"

Начиная с Нового времени исследования человеческой природы связываются непосредственно с феноменом сознания. Сам термин «сознание» был введен английским мыслителем Дж. Локком с целью более рельефного выражения человеческой природы человеческого — в противовес существовавшему ранее понятию души, анализ которой предполагал явные отсылки к божественной реальности[4].

И. Кант в своей «Критике чистого разума», поместив душу в число непознаваемых «вещей в себе», способствовал тем самым смещению познавательных акцентов в исследовании внутреннего мира человека в направлении изучения сознания[5]. Со времен «Феноменологии духа» Г. Гегеля сознание становится одним из ключевых понятий европейской философской мысли[6]. В XIX — начале XX веков происходит социологизация этого термина, начинается исследование общественного сознания. Однако варианты социологизации были различными. Если К. Маркс в своей трактовке общественного сознания отталкивался от динамической концепции исторического движения Гегеля, то Э. Дюркгейм исходил скорее из идей практического разума И. Канта. Для марксистского понимания общественного сознания были свойственны ступенчатость и прогрессизм. Маркс говорил о смене ряда исторических состояний, для каждого из которых характерен определенный тип общественного сознания. Соответственно, каждое новое состояние выше предшествующего[7]. В системе взглядов Дюркгейма развитие общества выглядит более эволюционным и менее дискретным (не разделенным набором последовательно сменяющих друг друга эпох), прогресс несет в себе и определенные ограничения. Воплощение его социологической модели в исторической практике исследования коллективного сознания акцентирует внимание ученого не на изучении возрастания различных проявлений сознательности и поиске критических точек перехода от более низших форм общественного сознания к более высшим, сколько на анализе конкретной специфики поведения индивида в ту или иную историческую эпоху, обусловленности последнего определенным набором факторов социального происхождения[8]. Таким образом, в данной трактовке своим субъективным пониманием политического (политическим сознанием) обладает любой дееспособный индивид.

Концепции К. Маркса и Э. Дюркгейма оказали существенное влияние на конкретные практики исторических исследований общественного сознания. В духе их воззрений сформировались целые историографические традиции. Наследие Э. Дюркгейма нашло применение в работах историков школы «Анналов», идеи К. Маркса стали методологической основой обширной марксистской историографии, существенной частью которой, в силу известных причин, являлась и советская историография. Проинтерпретированная В. И. Лениным применительно к условиям революции и Гражданской войны в России, марксистская коннотация термина «общественное сознание» прочно прижилась в отечественном обществознании.

Сегодня российская историческая наука остро нуждается в преодолении терминологических границ, отделяющих ее от опыта зарубежной историографии. Эта задача вполне осознана в практике крестьяноведческих исследований. В частности, подводя в 2003 году итоги исследований по аграрной тематике, российский историк Д. И. Люкшин писал: «Развитие дискурса отечественной аграрной истории сдерживается не столько нежеланием авторов обрести истину, сколько сложностями, возникающими в процессе ментального освоения членами научного сообщества основных категорий и традиции антропологических исследований»[9]. «Политическое сознание» также является одним из тех понятий, для которого в отечественной и мировой науке сложились различные трактовки. В западной науке под влиянием прежде всего исследований школы «Анналов» этот термин понимается преимущественно как отражение политических реалий мира в умах людей. В этом контексте политическое сознание, являющееся частью общественного сознания, присуще любому дееспособному индивиду и человеческой общности. Такой подход значительно отличается от наиболее распространенной в отечественной литературе трактовки политического сознания как некоего качественного уровня осознания людьми политической действительности, отличающего его обладателей от «примитивных» и «неразвитых» масс. В данном случае, однако, происходит подмена аналитических категорий, и мы имеем дело не с сознанием как таковым, а с сознательностью (то есть не с нейтральным аналитическим понятием, а категорией, имеющей морально-оценочную нагрузку). В настоящей работе мы склонны следовать пониманию политического сознания, предложенного школой «Анналов», полагая, что крестьянин обладал таковым вне зависимости от его способности понять и осмыслить всю «закономерность и необратимость» «Великого Октября». Исследование политического сознания крестьянства Русского Севера в таком контексте будет, по нашему мнению, способствовать преодолению терминологических границ, разделяющих отечественную и зарубежную историографию вопроса, интеграции различных интеллектуальных полей, творческому взаимодействию и взаимному идейному обогащению представителей научного сообщества.

Другим немаловажным поводом обращения к теме политического сознания может служить современное состояние историографии по проблеме природы политического режима СССР 1930-х годов. К настоящему времени в российской исторической науке в ходе длительных и во многом политизированных дебатов сложились два полярных блока оценок по этой проблеме. В рамках одной из этих трактовок акцент эпистемологических усилий исследователей делается на изучении сталинского государства, в другой — на изучении советского общества. При этом в обоих случаях практически за пределами основной проблематики остается изучение личности. Игнорирование субъективного фактора советской истории не вполне правомерно, поскольку «среднестатистический» индивид является таким же участником политической жизни социума, как государство или общественные организации и социальные группы. Именно поэтому, как нам представляется, изучение реакции «маленького человека» на «большую» политику, его мыслей и чувств является одной из приоритетных задач отечественной историографии — в силу ее важности для осмысления природы советского общественно-политического строя. Это особенно актуально в связи со значительным интересом современного российского общества к истории СССР.