Читать книгу "Дикая жизнь - Фиона Вуд"

– Что, такая же старая и замученная? Бедняжка, – сказала мама.

Мы посмотрели на нее. У мамы высокий лоб, тонкий нос и большой рот (в обоих смыслах). Волосы она не красит. Они подстрижены прямо и причесаны на косой пробор. Такого же цвета, как мои. То есть мышиного. Только она зовет его «крысиным», она ведь такая юмористка. А улыбка у нее правда классная. И она улыбнулась.

– Снимай. Дольше сохранится, – сказала она.

Биб сфоткала меня вместе с мамой. Мы обе улыбались. И я увидела, что, хотя я совсем не старая и не замученная, мы с ней правда очень похожи.

Мама обняла меня и шепнула мне на ухо:

– Посудомойка.

2

пятница, 28 сентября

После того как Фред…

суббота, 29 сентября

После того как Фред умер…

воскресенье, 30 сентября

После того как Фред умер, все мое время отнимали тупое неверие, бессмысленный хаос и терапия.

Психиатр Эстер говорила: ведите дневник, Лу, как насчет дневника, может быть, все-таки начнете вести дневник, Лу, подумайте об этом…

Мы постепенно готовились к переходу от преимущественно терапии к моему возвращению в школу. Подумать только: оказывается, нельзя просто взять и выйти из терапии. По крайней мере, взять и выйти из терапии не рекомендуется. И неважно, как бы тебе ни хотелось наконец покончить с ней.

Предстоит еще официально передать меня из рук в руки школьному психологу, имени которого я пока не знаю. Я окажусь новенькой, начну учиться с четвертого семестра. И весь семестр, целых девять недель, буду учиться в закрытой школе среди дикой природы.

Все время, пока продолжалась терапия, я злилась, – наверное, чтобы вытеснить свое чувство вины (горя?депрессии?) из-за всей этой истории с Фредом. Мы не пользуемся словом «депрессия» в привычном смысле, потому что, вот честно, если уж у меня нет причин для депрессии, понятия не имею, у кого они есть.

Наверное, Эстер, которая как-никак психиатр-специализирующийся-на-скорби-и-ее-воздействии-на-душевное-здоровье-молодежи, все-таки права насчет дневника.

Вот я и решила: и правда, почему бы не пописать что-нибудь?

Не хотите писать о своих Чувствах – пишите просто о Реальном Мире, что вы видите, что слышите… факты, предметы, все такое. Господи, значит, выворачиваться наизнанку необязательно? И обрекать себя на медленную смерть от миллиона крошечных порезов бумагой? Вот спасибо так спасибо.

Целыми ночами я ничего не делаю, только жду. Жду чего?

Можно сказать, что я слишком долго проводила в одиночестве много времени. Пожалуй, и правда уже пора начать общаться с тетрадкой. Дневник, ночник… ножник, ручник, вечник-свечник. В сущности, это то же самое, что разговаривать с самой собой, но это даже к лучшему, потому что мое сердце все еще в своей стране злости, куда нельзя больше никому.

* * *

«Изрежь его на маленькие звезды». С трудом верится, что это написал мужчина; настолько все хрупко.

Я целиком и полностью понимаю эту легкомысленную самоуверенность, эту влюбленность. Смех, когда оказываешься в объятиях отсутствующего возлюбленного. Если писать сочинение, скорее всего, ахнешь, заметив, что эту строчку можно прочитать, как предвосхищение смерти Ромео. Знамение.

Обожаю этот дробный ритм и угасающий присвист звезд. Представляю, как выдохнули эти слова, как записали их стремительно и твердо на толстой замусоленной бумаге, как пахли дегтем и плевались черными брызгами чернила. Настолько мощный смысл, заключенный в таком изысканном образе – это риск, взрыв, катастрофа.

Но если нет ни опасности, ни риска, это ведь не любовь, да?

Эстер я ни единым словом об этом не обмолвилась.

Мы с Фредом говорили об этом так же, как обо всем на свете, и решили, что до секса мы еще не доросли. А потом, строго говоря, им и занялись.

Потому что, конечно, разум говорит одно – «Пожалуй, все-таки не стоит», а тем временем душа – другое: «Я же тебя знаю», а тело – «Иди ко мне». Двое против одного.

Во всяком случае, мы были старше Ромео и Джульетты.

* * *

Фред провел исследования. Все по науке, как обычно. Презервативы чаще всего подводят из-за неправильного использования или в результате случайности. Мы решили, что тогда сразу же примем таблетку, какие принимают на следующий день. Еще мы решили, что никаких случайностей у нас не будет, и их у нас не было. Презервативы мы покупали по очереди. Ни в коем случае не рядом с домом.

Перейти на оральную контрацепцию означало бы вызвать бурные обсуждения. С моими мамами, чрезвычайно ответственными и в конечном итоге понимающими и толерантными – с тремя миллионами предостережений и оговорок. И с семейным врачом. Умора. Нет уж, не хватало только, чтобы вся эта компания держала метафорическую свечку у кровати. Незнакомый врач – может быть, но от этого не легче. В нотациях я не нуждалась.

Резинки иногда рвутся потому, что кто-то действует слишком грубо, или потому, что девушка не готова, и это звучит так ужасно. По-моему, больше похоже на изнасилование, чем на секс. Это было не про нас. Мы истекали от томления и желания. Смешно это и забавно – начинать вместе. Такое бывает только раз. Понадобилось некоторое время. Мы ведь как-никак осваивали новый язык.

Если бы нам вздумалось отпроситься на выходные вдвоем, родители, в том числе мачеха Фреда, нахмурились бы и принялись совещаться.

Но мы просили только разрешения пару раз в неделю делать вместе уроки и встречаться ненадолго по выходным. Так что это было легко. И мы действительно делали уроки, нас не только тянуло друг к другу, мы были полностью совместимы, как ботаны из какого-нибудь спецкласса. Нам крупно повезло. Согласитесь.

На следующей неделе я уезжаю в прикольный школьный лагерь под названием «Маунт Фэрвезер», где учат быть прикольными, прикольно полагаться на себя, бегать по прикольным горам, правильно определять, где север, как развести костер, и, наверное, как зажарить на нем прикольные зефирки-маршмеллоу.

Эстер говорит, там мне будет хорошо. Говорит, что все это пойдет мне только на пользу. Ну и в чем она, эта польза? Уж точно не в том, чтобы торчать на какой-то горе с оравой клонов из частной школы.

Дэн, Эстель и Джейни учатся по обмену в Париже. Уехали на прошлой неделе. Снова слезы. Снова расставания.

Психолог сказал Дэну, что там ему будет хорошо. Может, даже добавил, что это пойдет ему только на пользу. Наверное, Париж и есть то место, где все только на пользу.

Я правда стараюсь жить настоящим, но что-то не особенно получается.

В стене окно. На окне штора. За окном луна. В дневнике можно писать даже белиберду, было бы желание; все равно это связь со страницей или хотя бы с мыслью об общении. Вроде бы.