Читать книгу "Я уеду жить в "Свитер" - Анна Никольская"

– Наблюдаешь? – спрашивает мама.

Я киваю.

– Наблюдай. Впитывай момент. Смакуй. Наслаждайся. Для этого мы и живем. – Она улыбается. Отправляет в рот вишенку и щурится от блаженства. – Не спеши.

«Никуда не спеши». Она все время мне это повторяет, как мантру.

Хорошо, когда с мамой можно вот так поговорить. Без лишних слов. Мы с ней родственные души, я это давно поняла, еще в детстве.

Мой взгляд цепляется за кофейник. Он маленький, из блестящей нержавейки, и в нем сейчас показывают небо. Голубой прямоугольник окна, а внутри – облака. Они плывут за моей спиной, проплывают мимо, но я-то их вижу.

Я думаю иногда, что мысли – как облака. Они быстры и переменчивы, они в движении постоянном, а небо – нет. Оно глубоко и бездонно; я сейчас – небо.

Хорошо, когда небо в голове, и живешь ты тогда не мыслями-облаками, а чувствами. Ощущениями.

По-настоящему живешь.

На природе это легко понять – в лесу или у озера на закате. А еще есть «Свитер» с маленьким кофейником и отраженным в нем кусочком голубого неба.

Глава 2

Тугая струнка

О том, что умерла тетя Света, мне сказала мама. И еще она сказала, что Верка будет жить теперь у нас.

– Не поняла. Почему у нас? У нее же отец есть.

– Ну да. – Мама как-то виновато кивает. – Но ты знаешь, Евгений Олегович все время ведь на гастролях. У него график на два года вперед расписан, и потом…

– Понятно. – Я чешу ссадину под рукавом. Это меня Мишка толкнул, я об стенку вчера локтем ударилась. – В общем, я против. Чтобы она у нас жила.

– Юльк.

Вот эти ее «Юльк» меня больше всего из себя выводят. Скажет «Юльк», главное, и молчит. Смотрит на меня, как Фенимор Купер, только еще хуже. У Фенимора по породе глаза такие – в них глубочайшая вселенская тоска, а у мамы по настроению. Сейчас у нее настроение, понятное дело, дрянь. Тетя Света же умерла.

До меня вдруг доходит.

– Подожди. Умерла? Ты серьезно?

Ну конечно же она серьезно! Никто про такие вещи не шутит, в смысле, про смерть. Разве что какие-нибудь законченные идиоты. Но просто я не могла этого понять: я тетю Свету видела на прошлой неделе, в филармонии. Да, в тот четверг. Она нормальная была, только из Питера утром прилетела. В смысле, когда человек при смерти, он же не ходит на концерты? Пускай даже собственного мужа. Тетя Света болтала с мамой в антракте, а потом повела меня в буфет – там свежие эклеры продавали.

– Мам, ей же всего тридцать лет!

– Тридцать четыре. Она болела, Юль. Просто никому про это не говорила.

– Чем она болела?

Да какая разница чем? Я сажусь на диван и чувствую, как в груди набухает облако. Нет, целая туча. Сейчас, наверное, разревусь. Начинаю вытягивать рот в тугую струнку, мне это иногда помогает, и думать о чем-нибудь веселом. Платье в фиолетовую полоску с зелеными корабликами – она его все время носила летом и осенью. Мне кажется, у нее одно это платье только и было. Ну или, может, она его так сильно любила, не знаю.

– Юльк, не плачь. – Мама присаживается рядом и обнимает меня. – Вернее, поплачь конечно. Если хочется.

Обними меня покрепче, мамочка! Держи меня, не отпускай!

– У нее редкое заболевание было, красная волчанка. Ну, в общем, надо было лечиться, но Света все время откладывала. Ты же ее знаешь.

– Знаю. – Я вдруг начинаю злиться. – Это из-за него она не лечилась, понятно же. Из-за этого вашего маэстро распрекрасного.

– Юля!

– Ладно, – говорю. – Пускай живет.

– Ты про Верочку? Значит, ты согласна?! – Мама так искренне радуется, как будто от моего согласия-несогласия действительно что-то зависит. Они все уже без меня решили, я же знаю.

– Только не в моей комнате, да? – Я смотрю на маму своим фирменным взглядом «а-ля рентген».

Она молчит.

– Здорово вы это, конечно, придумали, ничего не скажешь.

Я встаю и иду в ванную умываться. И высморкаться надо.

Историческая встреча

Я прекрасно помню, как впервые увидела Веронику. Наверное, потому, что нас в тот самый момент сфотографировал папа на свой новенький крутой «Кэнон». Чтобы запечатлеть эту историческую встречу, сфотографировал!

Я достаю альбом и разглядываю ту фотку. Две семилетки в нарядных платьях, с капроновыми бантами на хвостиках. В руках – букеты разноцветных гладиолусов. Стоим. Глядим друг на друга исподлобья. На заднем плане – наша классная руководительница Лилия Семеновна с перекошенным лицом. Рот у нее куда-то в сторону уехал. Она, видимо, кого-то из старшеклассников в это время отчитывала – не знала, что ее тоже фотографируют. А то бы улыбнулась.

Первое сентября. Меня первый раз в жизни привели в школу. Так страшно. Сейчас будет торжественная линейка, а потом нас поставят с Веркой в пару, велят взяться за руки и следовать за Лилией Семеновной в класс, на второй этаж. Рука у Верки горячая и сухая, как у старушонки. И сама она вся какая-то морщинистая, шершавая и конопатая, пахнет от нее чем-то… Не пойму чем, но мне неприятно. Мы придем, и нас без спроса посадят за одну парту (первую в третьем ряду), и будем мы сидеть за ней целых два года и тихо друг друга ненавидеть. И никому про это не говорить. И сами даже не понимать, что между нами такое происходит.

А потом Верка улетит в Питер, и я наконец заживу! У меня появится настоящая подруга! Любимая моя подруга Маша, которая сядет со мной за парту, и в жизни моей настанет белая, счастливая полоса! Потому что не будет в ней больше непонятной мне Вероники Волковой, человека с другой планеты. Не будет ее громкого эксцентричного папы-дирижера, которому необходимо все время улыбаться и угождать, как это делают мои родители. Не будет невыносимо скучных симфонических концертов в филармонии! Вернее, будут, конечно, но уже не так часто.

Еще много радостных лет всего этого не будет.

Глава 3

В пригороде Вены

– И как теперь жить? Она же дикая. Странная вообще.

– А вы разве не подруги? – Лева сидит за ноутбуком и в кого-то стреляет из пулемета.

Я фыркаю. Просто он мужчина. Поэтому ничего в жизни не смыслит.

– Я же говорила: у нас матери – подруги. Вернее, были раньше. Просто они нас за собой везде таскали – то на концерты, репетиции, то в гости к ним летали. Я же не могла с ней не общаться, когда вот так, постоянно, нос к носу…

– Ну да.

– Знаешь, мне реально с ней страшно наедине оставаться. Мы один раз у них ночевали – родители опять допоздна музицировали, – а там мебели же нет…

– Мм? – Лева издает заинтересованный звук.