Читать книгу "Блюститель. Рассказы, повесть - Сергей Кузнечихин"

— Что ты как вареная телепаешься, не видишь, жених пришел… — Лилька хотела еще что-то сказать, но так и застыла, показывая рукой на суходол.

По полю к узкоколейке бежали двое мужчин. Один из них прижимал к груди грибную корзинку.

— Что это они? — неуверенно протянула Граня.

Вахрушина остановилась, так и не дойдя до бригады. А мужчины были уже близко. Механика Лукина Граня распознала по маленькому росту и кривым ногам. Второго, с корзинкой, она никак не угадывала. Лукин размахивал руками и что-то кричал на бегу. Слов было не разобрать, но бабы почувствовали неладное.

Райка так и продолжала стоять поодаль от всех. Почти у самой линии незнакомый запнулся, он падал, заплетаясь ногами и сильно кренясь вперед. И рухнул бы с размаху на корзину, но Лукин успел схватить его за рубаху. Полетели пуговицы, затрещала материя. Большое падающее тело дернуло Лукина, и он, не устояв, плашмя ударился о землю. Но товарищ его не упал, сделав по инерции несколько шагов, он остановился и осторожно опустил корзинку… Рубаха с вырванными пуговицами открывала широкую грудь в мокрых, скрученных в кольца волосах. Губы на красном потном лице казались белыми.

— Лахудры! Всех передавлю! — захрипел щупленький, перепачканный в земле Лукин.

Бабы не понимали, чем они виноваты перед этим маленьким, страшным человеком, но жались друг к другу, сбиваясь в кучу, и испуганно ждали.

— Все ваше отродье переведу!

Лильку подтолкнули в спину, и, еще не зная зачем, она ватно шагнула вперед, но, оказавшись одна, почувствовала не страх, а, наоборот, — свободу, словно до этого ее кто-то крепко держал за руки и теперь отпустил. Она смело прошла мимо Лукина и заглянула в корзинку.

Там был ребенок.

Он лежал бочком на грибах. Его розовую головку опутывали редкие волосики, а на спине, словно родимое пятно, темнела прилипшая шляпка подберезовика.

Или механик перестал кричать, или она на время оглохла, но образовалась такая тишина…

Лилька медленно повернулась и пошла на бригаду.

Сделала несколько шагов. Остановилась и долго смотрела на баб, переводя взгляд с одной на другую, стараясь отыскать что-то нужное, очень нужное для себя. Она по очереди вглядывалась в них, растерянных и недоуменных, задерживаясь на ком-нибудь, возвращаясь назад, как бы сравнивая, но так ничего и не нашла. Отвела взгляд в сторону. Скользнула по красному лицу мужчины. Уперлась в одинокую нечеткую фигуру Райки. И услышала свой страшный крик.

Она подбиралась крадучись, стараясь ступать на шпалы, чтобы не шуршать галькой. Вахрушина стала медленно пятиться. Лилька насторожилась, готовая в любой момент к рывку. А когда Райка запнулась и упала, она вспомнила трусливый детский прием, где падают и кричат: «Лежачего не бьют». И вдруг она услышала за спиной топот ног — это бежала вся бригада…

Витя Балерина смотрел на кучу женских тел и не знал, что ему делать. От страха он что есть силы сжал веки, а потом и совсем отвернулся.

Первым опомнился напарник Лукина.

— Так и убить могут, — тихо сказал он и шагнул к свалке.

Большая часть ударов не доставала до Вахрушиной. Их принимали те, что были ближе к ней. Лилька чувствовала, как тянет кожу возле глаза. Ей было все равно, с чьим локтем она столкнулась, но распухший глаз не давал злости погаснуть. Ей хотелось мстить за этот синяк, за прежние, за которые отомстить не удалось, за исковерканную жизнь — во всем сейчас была виновата Райка. И с каким-то наслаждением месили острые кулачки мягкое, как тесто, тело.

Мужчины хватали взбесившихся баб и оттаскивали к канаве. И стоило отпустить вроде притихшую воительницу и отойти от нее, как та снова лезла в свалку.

— Прекратите это безобразие! Шабалова, как вам не стыдно? Это хулиганство! Самосуд! Вы ответите! — пытался уговаривать Витя. — Ну прекратите же!

Наконец он нашел слушателя. Из свалки выдавили Граню.

— Аграфена Ильинична, вам-то как не стыдно? Вы должны повлиять на них, как бригадир, как ветеран труда.

Тяжелым дыханием Граня сдувала волосы с разгоряченного лба.

— Уйди, сосунок, не суйся в чужие дела.

Но в кучу не полезла. Увидев пустые попытки мужиков растащить драку, Граня сплюнула густую слюну и охрипшим голосом крикнула:

— Стойте! — А потом, словно по инерции, шепотом: — Стойте, бабы.

И скорее всего, не крик, а шепот перехватил занесенные для ударов руки.

Расходились молча и не оглядываясь.

На рельсах остались Лилька Шабалова и Райка.

Лилька тянула ее за волосы, пытаясь заглянуть в лицо.

— Дай в глаза твои плюну, чтобы сгнили они, бесстыжие, — шипела она.

Мужчина поднял Лильку и повел, придерживая за плечи. Она не сопротивлялась.

Вахрушина лежала неподвижно. Ее растрепанные волосы шевелились от ветра, из-под задранного платья торчали грязные, в кровоподтеках толстые ноги и неряшливо выглядывали розовые трусы.

— Убили! — раздался удивленно-испуганный голос.

— Воды, — приказал побледневший Лукин.

Кто-то побежал на канаву. Лукин опустился возле Райки, брезгливо одернул подол и попытался повернуть ее лицом вверх. Подошла Граня.

— Вставай, будя дурочку валять.

Райка пошевелилась, затем приподнялась над землей и подобрала колени. Некоторое время она оставалась на четвереньках, опасаясь подняться. Потом, видно, поняла, что бить ее больше не будут, и попробовала встать, но локти ослабли, и она ткнулась головой вниз.

Лукин и Граня с трудом подняли ее и отвели на клетку шпал в сторону от бригады.

— Витя, мы побудем здесь, — продолжал командовать механик. — Мало ли что стрясется, а ты беги на разъезд и вызывай дрезину с врачом и милиционером, ребенок еще живой, может, удастся помочь, так что — побыстрее.

И снова раздался Лилькин вопль:

— Стерва! Кошка толстомясая! На кого руку подняла, на ребеночка!

Она попробовала вырваться, но мужчина крепко держал ее. Тогда, изогнувшись, Лилька укусила его за палец. Мужчина ойкнул и отпустил. Оттолкнув пытавшегося помешать ей Балерину, она вцепилась в Райкину грудь. На пыльной кофте появилось темное мокрое пятно.

— Змея, вон молочище так и прет…

Лукин схватил ее за руку и ударил по щеке. Лилька тупо посмотрела на него, потом закрыла лицо и, покачиваясь, пошла, около канавы она медленно осела.

Совсем рядом безумствовали краски сентябрьского леса, и ей показалось, что среди нарядных деревьев мелькнула высохшая осина, на которой повесился из-за любви очень хороший человек.

1976

Единственный поцелуй

Оля, а точнее уже Ольга Степановна, приехала на место работы за неделю до своего первого учебного года, надо было появиться раньше, но мама отстояла ее право на заслуженный и, главное, необходимый отдых. Мама — человек. Мама понимала, что не институт, не экзамены взвинтили ее нервы, — совсем другое, о чем отцу догадываться некогда. Что взять с мужчины. Все они — слепцы, эгоисты, дутые индюки. Но теперь, слава богу, всё позади. Никого ей не нужно. Пусть кто лезет из кожи, чтобы сделать карьеру — ей безразлично. Она будет преподавать в обыкновенном рабочем поселке. Только перед этим ей нужно было отдохнуть, успокоиться, забыть о последней кошмарной зиме. И море помогло. «Солнце выжгло боль, а волны зализали раны», — шепнула мама. Отец же посмотрел на нее и даже не смог острить: «Ну и ну! Хороша!» На большее его не хватило. Оля и сама себе уже нравилась. Особенно волосы. Казалось, они не выгорели, а впитали солнце и теперь светятся. Разве она похожа на ту, которую не любят?