Читать книгу "Москва и жизнь - Юрий Лужков"

О ней ни слуху и ни духу. Печаль никто не сторожит. Россия глушит бормотуху И кверху задницей лежит…

Бабка моя, мама отца, Анна Дмитриевна — жилистая, сухая и мощная, по-настоящему, по-русски, красивая женщина — пронесла через всю жизнь веру в Бога, несмотря на постоянные увещевания сына — моего отца, члена всесильного некогда Всесоюзного общества воинствующих безбожников и председателя профкома.

Стойкая и бесхитростная ее вера, примитивная на первый взгляд многих философия помогли Анне Дмитриевне сохранить и крест нательный, и иконы родительские, и заповеди в душе. Человек создан для того, чтобы трудиться, он не должен обманывать — вот основа этой философии.

Отец, Михаил Андреевич, родился в 1902 году в живописном селе Молодой Туд на реке Тудовка. Он получил законченное среднее образование в Тверском сельскохозяйственном техникуме.

После скоропостижной смерти деда отец остается старшим в семье, где пять девок и младший брат. Вся забота о семье легла на его плечи. Хватил горя капитально. Семья жила предельно бедно, кусок хлеба был на счету.

Когда началась коллективизация, вопреки всеобщему мнению, бедствием для неимущей семьи с одним кормильцем, для бабушки и семерых детей она не стала. Бабушка рассказывала, что в колхоз они без уговоров пошли. Колхоз их спас. Это может показаться странным, ничего хорошего сейчас о колхозах не пишут. Все объясняется просто.

В первый-то год все в колхозе работали. Трудодни отоваривали зерном, так что зимовали сытно, хотя и были босы. А на втором году народ в колхозе задурил. Люди разобрались: чтобы получать трудодень, не обязательно работать до седьмого пота, в коллективе этого все равно не видно. А в результате к весне чуть ноги не протянули.

Перебрался отец в 1928 году в Москву, рванул с родины в город. Поступил так, как многие тогда поступали, вынужденные из-за голода бросить родной дом. В город хлынул из сел и деревень поток обездоленных крестьян. Каждый год в Москве прибавлялось двести тысяч жителей! Но безработных, как в годы НЭПа, не осталось. Потому что полным ходом шла индустриализация, строились фабрики и заводы, везде требовались рабочие руки.

С дипломом техникума устроился отец плотником на Ленинскую, бывшую Симоновскую, нефтебазу с бондарно-тарным производством, построенную в конце XIX века «Товариществом братьев Нобиль». То была первая специальность отца. Заработок плотника стабильный, он мог и дома ладить, много в то время строили из дерева, включая барак, где отец получил комнату с удобствами во дворе.

Жизнь в Москве ему показалась интересной, он и остался в столице. Спасая от голода, перевез в город сестер, Лизу и Полю, и мою бабушку Анну Дмитриевну.

Отцовский дом еще долго стоял в деревне, и мама рассказывала, как возила меня и братьев туда на лето.

Моя малая родина

Мать моя, Анна Петровна Сыропятова, родом из старинной деревни Калегино в Башкирии, которая находилась в 80 километрах от станции железной дороги. В том краю с давних пор вперемешку живут в селах русские и башкиры. Потому у меня и тип лица азиатский. Не Ален Делон.

Мать — на десять лет моложе отца. Окончила три класса церковно-приходской школы. В ней изучали Закон Божий, церковное пение, письмо, арифметику и чтение. После ранней смерти матери и женитьбы отца ее отправили в люди, ни образования, ни специальности не получила. Писала каракулями. Но если говорила — люди заслушивались.

Сама выглядела в молодости красивой, энергичной и, как говорится, заводной. Посмотришь на портрет и видишь: у этой молодухи нрав настоящего беса — в глазах искры горят, лицо доброжелательное и улыбчивое. И всегда готова ко всему — хоть к работе до изнеможения, хоть к веселью с песнями до утра. Лишь бы не сидеть без дела на завалинке.

Родила меня в легковой машине, «эмке», присланной из родильного дома, когда у нее начались схватки. Сама до близкого приемного покоя не могла дойти. Сопровождала ее родная сестра. Она приняла меня, едва не задохнувшегося при родах, шлепнула по заднице, и я издал первый крик 21 сентября 1936 года.

Самое первое мое воспоминание — не человек, а собака. У нас жила красавица, ирландский сеттер Арка, невероятного окраса, до красноты рыжая. Она погибла, попав под машину, и мы все плакали. Похоронили Арку на пустыре возле мыловаренного завода, и часто с братьями я ходил на это кладбище всего одной нашей собаки.

До меня в семье родился старший брат Аркадий и после меня — младший брат Сергей. Всех троих сыновей мама вырастила, воспитала и, главное, приручила к труду.

Когда праздники наступали, а мы жили очень бедно, она все, что могла, выставляла на стол. Ей сестры говорили: «Петровна, давай поскромнее», а она отвечала: «Последняя копейка — греми орлом!» Мать прожила тяжелейшую жизнь.

Когда я остался после смерти жены вдовцом и не смог уделять внимания младшему сыну, взялась за Сашку, заботилась о нем, заменив, насколько возможно, мать.

Отец умер в 74 года, дожив до того времени, когда я стал генеральным директором. Мать успела порадоваться, когда меня избрали мэром Москвы, умерла в 82 года.

Как видите, никаких еврейских корней у меня нет, о чем можно запросто узнать в Интернете. На задаваемый мне вопрос: «Зря или не зря называют вас Кацем?» — я отвечал: «Хорошо, что не называют поцом». Да я и не обижаюсь. Пусть себе чешут языки, тем более что евреи — народ умный, талантливый, деловой.

Раннее детство пало на время, когда «купеческую Москву», древнюю столицу русского народа, беспощадно и целенаправленно уничтожали.

В Кремле разрушили историческое Красное крыльцо, самый древний собор Спаса на Бору, сломали два древних монастыря — Чудов и Вознесенский. Снесли стоящий рядом с ними Малый Николаевский дворец.

На Красной площади не пощадили Иверские ворота с часовней самой почитаемой иконы Иверской Богоматери. Разобрали на кирпичи Казанский собор, основанный Дмитрием Пожарским.

Разрушили стены Китай-города и дома в Зарядье, Сухареву башню времен Петра и Красные ворота времен Елизаветы Петровны. Снесли до основания сотни церквей и часовен, половину монастырей. Красота их не спасла. Взорвали храм Христа, чтобы построить Дворец Советов со статуей Ленина. Его начали возводить как самое высокое здание в мире, превосходящее небоскребы Нью-Йорка.

Моя малая родина в излучине Москвы-реки, стянутая рельсами Павелецкой железной дороги, не получила исторического названия, как соседние Кожевники. До революции здесь простирались огороды, насчитывалось четыре владения и несколько мануфактур. Ни одной церкви на Павелецкой набережной не существовало. Все храмы находились на противоположном берегу, где все стремительно менялось, не всегда к лучшему. Построенный братьями Весниными Дворец культуры автозавода считается памятником архитектуры конструктивизма. Ради него сломали древний Симонов монастырь со стометровой колокольней выше Ивана Великого.