Читать книгу "Магия моего мозга. Откровения "личного телепата Сталина" - Вольф Мессинг"

Честно скажу: я не верю в Иегову, Саваофа или Аллаха — это все убогие образы Создателя, возникавшие в воспаленных мозгах кочевников, наивные потуги познать божественную сущность по людскому подобию.

Я просто знаю, что Он есть.

Господь. Творец. Вседержитель.

И он вовсе не таков, каким малюют его на иконах или на полотнах — Бог непознаваем и непредставим. И не дано человеку понять Его, как нельзя узреть всю Землю разом, стоя на карачках посреди огородных грядок. Копошиться в навозе и прахе — вот наш удел.

Помнится, вы настаивали на том, чтобы я вел дневник — дескать, любая малость может помочь в исследовании «такого феномена, как В. Мессинг».

Я и вправду начал писать записки, хоть и урывками — это послание к вам, герр профессор, по сути, первая страница моего дневника. Я ее только обработал немного, чтобы зря не морочить себе голову…

А знаете, на чем я себя поймал, описывая свое не святое житие?

Что не просто веду дневник, а подыскиваю нужные слова, стараюсь повествовать искуснее, словно сочиняю рассказ о Велвеле из Гуры[5] на потеху толпе. И в этом, герр Абель, весь я — хилый, тощий, нескладный, близорукий.

Если я слышу хохот за спиной, то деревенею, принимая насмешку на свой счет. Мучительно боюсь сильных и наглых, а если и даю сдачи, то лишь в мечтах.

И есть только одно, что отличает меня от других и возвышает над ближними — та скрытая сила, что бродит во мне, иногда пугая и даже доводя до слез. Но и утешая в то же время, придавая значимости моей, в принципе, никчемной жизни. Даже составляя предмет тайной гордости «такого феномена, как В. Мессинг».

Я ощущаю свой дар, как святониспосланную благодать, хотя, наверное, любая способность, выходящая за рамки среднестатистического явления, несет в себе и благое, и дурное.

Я могу читать мысли и даже видеть будущее, могу внушить то, чего нет, вот только не стану от этого ни полубогом, ни полудьяволом.

Человек ведь не меняется, обретя некие способности. Он остается тем же серым и трусливо вожделеющим существом, каким и был.

В теории, сила, коей я обладаю, способна приблизить меня к скромному могуществу.

Разве не могу я внушить девушке любовь и страсть, чтобы она с радостью и желанием отдалась мне? Могу.

Вот только будет это не чем иным, как изнасилованием.

Могу заставить ростовщика отдать мне чемодан с деньгами. Это будет воровство.

А я не хочу быть ни вором, ни насильником. Тешить беса — против моих правил. Я сам провел черту дозволенного, и никогда не переступлю ее. Аминь».

Документ 2

Письмо В. Мессинга Лее Гойзман[6]

Польша, Лодзь, 19 августа 1925 г.

«Дорогая Лея!

У тебя замечательная подруга. Если бы не Фейга, я бы не получил ни одной из тех милых записочек, которые перечитываю снова и снова, подношу к лицу, закрываю глаза, вбирая нежный аромат твоих духов, и чудится мне, что ты рядом.

До сих пор во мне живо первое, самое свежее впечатление, когда я увидел тебя. Весь мир тогда будто погрузился в цветной туман.

Мысли о том, что я влюбился, в тот самый день не мелькали — во мне жило опасение. Вдруг я ошибаюсь?

Как, вообще, люди распознают любовь? Ведь это чувство никак не объяснишь, не выразишь словами. Вон, сколько веков подряд изощряются поэты — перебрали все выражения и метафоры, а истины так и не ведает никто.

Не знаю, может, то, что я чувствую, и не любовь вовсе, но во мне впервые в жизни растет и укрепляется убеждение, желание — я хочу, я должен, мне очень нужно быть вместе с тобой.

Рядом, держась за руки. Хотя бы…

Я помню все наши встречи, то и дело прокручиваю в памяти, как ты улыбалась, что говорила, на что очень мило сердилась.

Вспоминаю и улыбаюсь, ловя себя на умилении.

До того дня, когда увидел тебя, я даже не подозревал, что могу быть настолько сентиментальным. И нежным.

Да и как еще, если ты — сама нежность? И прелесть…

Все-таки удивительная штука — жизнь! Еще в июле я даже не подозревал, что в мире живет такая девушка, как Лея, а теперь точно знаю, что никогда ее не забуду.

А уж то, что и ты сказала мне главные слова, наполняет меня счастьем, ради которого и стоит жить.

Но что-то я поддался амурному настрою поэтов и сам ударился в плетение романтических словес. Между тем, Лея — весьма практичная девушка, разумная, прехорошенькая, и вообще — красавица.

Ага, опять меня занесло. Стоит мне подумать о тебе, как сразу меняется поток моих мыслей, начинает кружить вокруг любимого имени.

Ты вот спрашиваешь, как я угадываю мысли? А я их не угадываю, я их как бы слышу. Они вроде как звучат у меня в голове.

Когда человек-индуктор находится далеко, я воспринимаю его мысли, как неясное бормотание, будто голос за стеной — слышно, но непонятно. Но вот он приближается, мысли его делаются четче, разборчивей, внятней.

Хотя, если честно, поражает тот хаос, который творится в человеческих головах. Когда я беру мысль, это вовсе не значит, что я слышу этакого чтеца-декламатора, отнюдь нет. Разрывчатые, прерывистые мыслеформы скачут, появляются и исчезают, наслаиваются друг на друга.

Человек все время испытывает эмоции, и они постоянно баламутят поток сознания. А когда я стою на сцене, то в голове у меня звучит целый хор, причем все говорят вразнобой, и в этой каше очень трудно сориентироваться, отстроиться от толпы, сосредоточившись на каком-нибудь одном человеке.

В этом здорово помогает телесный контакт — берешь человека за руку, и все прочие думки, со всего зала, будто отдаляются, становятся глухим фоном.

Милая Лея! Ей-богу, ты совершенно зря завидуешь мне и моим «чудесным» способностям.

«Магия моего мозга», как ты выразилась, совершенно не способна на истинное чудо. Например, чтобы любимая девушка ответила мне взаимностью. Но чудо это было-таки явлено!

Стыдно признаться, но я даже побаиваюсь иногда своего мозга, ибо не знаю, на что он способен, на какие еще выверты. Воистину, дар мой — благословение Господа, хотя иногда я сильно устаю от «магии» и начинаю мечтать о том, чтобы быть, как все.