Читать книгу "Махатма Ганди - Кристина Жордис"

Эти вопросы не подрывали веры индийцев в его искренность. Несмотря на его лексикон, «почти совершенно непонятный для современного нам среднего человека», по словам Неру, несмотря на неожиданные перемены взглядов, друзья считали его «великим человеком, единственным в своем роде, которого нельзя было судить по общей мерке или по канонам обычной логики»[9]. Поверив в него, они последовали за ним. Никогда ни один из них, в противоположность тем, кто говорил «на ином языке», — враждебные его мысли или попросту неспособные его понять, — не заподозрил его во лжи или обмане: «Для миллионов индийцев он воплощение истины, и все, кто его знают, чувствуют страстную серьезность, с какой он неустанно стремится поступать справедливо»[10]. Применять к этой необыкновенной личности банальные рассуждения, избитые фразы, расхожие теории, с какими подходят к среднему политику, было бы поверхностно, подчеркивает Неру. Он сам неоднократно пытался дать определение Ганди, переходя от любви к гневу, от удивления к восхищению, постоянно подправляя портрет, рамки которого были слишком узки для самой модели.

Возможно, более убедительным выглядит суждение противника, лорда Рединга[11], вице-короля Индии, который, вступив в должность 2 апреля 1921 года, имел с Ганди шесть долгих бесед: «Его религиозные взгляды, я полагаю, искренни, и он убежден почти до фанатизма, что ненасилие и любовь обеспечат Индии независимость и позволят ей сопротивляться британскому правительству».

С тех пор время, благо прошедшее, позволяет взглянуть со стороны, исследователи и специалисты стараются, хотя и не всегда успешно, сохранять критическую дистанцию, даже научную строгость, принимая во внимание всё, что было написано прежде их. На смену Ганди-христианину, святому и мученику из первых научных трудов пришел «секуляризованный Ганди, чье лидерство и методы политической борьбы вызывали больший интерес, чем религиозные идеи»; в недавнем времени пытались дать «более реалистичную оценку итогов его деятельности, сосредоточившись на богатстве его личности». У каждой эпохи был свой Ганди. И у каждого биографа, у каждого историка. Толкование этой бесконечно сложной личности находится в тесной связи с личностью того, кто о нем пишет, — таков вывод, напрашивающийся после прочтения нескольких из тысяч книг, написанных о нем на сотнях языков. «Конечно, мы переносим собственное мировоззрение на то, что мы пишем»[12], — признается Роберт Пейн, известный писатель, историк, биограф. Тогда лучше сразу допустить, что объективности здесь быть не может.

«Прошло недостаточно времени, чтобы судить о нем объективно», — писал Неру, который был с ним так близок. «Его ужасно не хватает тем из нас, кто был с ним тесно связан, испытал влияние этого подминающего под себя и столь притягательного человека… Вот почему личное отношение играет среди нас слишком большую роль, влияя на наши суждения и даже искажая их». Допустим. Но «объективность», возникающая на расстоянии, рискует упустить главное — неугасимый «внутренний огонь», «необычайную способность делать невероятное возможным», в которую верили все. «Те, кто не знал его близко, должно быть, плохо себе представляют, каким внутренним огнем горел этот мирный и смиренный человек. В общем, — заключает Неру, — ни те ни другие не смогли бы оценить или понять, как все было на самом деле»[13].

Не будучи специалистом по Индии или биографом Ганди, а только увлеченной писательницей, знакомой с Азией, я чувствую себя вправе, благодаря этим словам, взяться за вдоль и поперек изученную тему, зная, что не смогу привнести ничего нового, и все же желая подойти к ней по-своему, поскольку она вечно останется открытой, ведь точку поставить нельзя. «Всё в нем — необыкновенный парадокс» — так сказал Неру.

Наш нарождающийся век принял бы благосклонно мыслителя альтернативной современности, искателя истины, другими словами, «религиозного» человека, но не христианского святого, каким его начали почитать на Западе, и близкого к пророкам новой эры, как предполагает писатель Мартин Грин, ставящий его вровень с Толстым. Близкого к людям, чье мировоззрение повлияло на конец века, для которого, как и для нашего, были свойственны некоторые особенности, как то: забота о сохранении природы, бунт против материализма, уклон в область духовного. Многие считают Ганди пророком грядущего века, того, что пострелигиозная культура назвала «духом». Дух, сила духа, воплощенные в нем в максимальной степени, — вот что придает смысл слову «человечность».

НАЧАЛО

«Порбандар» — слово, пробуждающее фантазию. Мир рыбаков, судовладельцев, кораблей, курсирующих между Индостаном, Аравийским полуостровом, восточным побережьем Африки, вплоть до Южной Африки, где Ганди однажды откроет свое призвание… Однако к моменту рождения Ганди, 2 октября 1869 года, это был лишь небольшой сонный рыболовецкий порт в Гуджарате[14].

Город Порбандар «с узкими улочками, базарной толчеей, толстыми стенами, с тех пор по большей части разрушенными, находится в трех шагах от Аравийского моря. Дома, лишенные архитектурного величия, построены из белого камня, который с годами твердеет и мягко отсвечивает при заходе солнца; он принес Порбандару романтическое название “Белого города”. Важное место в нем занимают храмы; сам родовой дом Ганди был выстроен подле двух храмов. И тем не менее средоточием всей жизни было, да и сейчас является море»[15].