Читать книгу "Луиза Сан-Феличе. Книга 2 - Александр Дюма"

— Королева отказалась принять меня, государь.

— Гм, это печально для вас, мой бедный маркиз! Но подобно тому как я не одобрял королеву, когда она вас принимала, так не могу не одобрить ее теперь, когда она вас не приняла.

— Государь! — взмолился Ванни с отчаянием человека, потерпевшего кораблекрушение и чувствующего, что последний обломок, за который он цеплялся в надежде спасти свою жизнь, выскальзывает из его рук. — Государь, вы хорошо знаете, что после услуг, оказанных мною вашему правительству, я не могу оставаться в Неаполе… Отказать мне в убежище, которое я прошу у вас на одном из судов английского флота, — значит осудить меня на смерть: якобинцы повесят меня!

— Что ж! Признайтесь, вы это вполне заслужили!

— О государь, государь! В довершение несчастий ваше величество покидает меня!

— Мое величество, дорогой маркиз, имеет здесь не больше власти, чем в Неаполе. Подлинное величество — и вы это хорошо знаете — королева! Королева царствует. Я же, я занимаюсь охотой и забавляюсь — но не в данную минуту, прошу вас поверить! Это королева, а не я призвала Макка и назначила его главнокомандующим, это она вела войну, это она решила ехать на Сицилию. Всем известно, что я хотел остаться в Неаполе. Уладьте с королевой. А я ничего не могу сделать для вас.

Ванни в отчаянии схватился за голову.

— Ну, если на то пошло, могу дать вам один совет, — произнес король. Ванни поднял голову: луч надежды скользнул по его мертвенно-бледному лицу.

— Я могу дать вам совет попытать счастья на «Минерве». Там герцог Калабрийский со своим двором. Попросите адмирала Караччоло взять вас. Что до меня, дорогой маркиз, то примите мои наилучшие пожелания. Счастливого пути!

И король заключил свою речь, издав губами комичный звук, до удивления напоминавший тот трубный глас, что изобразил из зада дьявол, о котором рассказывает Данте.

Раздались отдельные взрывы смеха, несмотря на серьезность положения; послышались отдельные возгласы: «Да здравствует король!» Вслед же отплывающему Ванни понеслись дружные свистки и улюлюканье.

Сколь мало шансов на успех ни заключалось в совете короля, это была последняя надежда. Ванни ухватился за нее и дал приказ грести к фрегату «Минерва», который грациозно покачивался на волнах в стороне от английской эскадры; флаг на грот-мачте указывал, что на борту фрегата находится наследный принц.

Три человека, поднявшись на ют, через подзорные трубы наблюдали за сценой, только что нами описанной. Это были наследный принц, адмирал Караччоло и кавалер Сан Феличе, чья подзорная труба, надо сказать, чаще поворачивалась в сторону Мерджеллины, где находился Дом-под-пальмой, чем в сторону Сорренто, по направлению к которому на якоре стоял «Авангард». Наследный принц заметил, что гребцы повернули лодку к «Минерве», и, так как он видел, что ее пассажир долго разговаривал с королем, с особенным вниманием стал вглядываться через подзорную трубу в этого человека.

Вдруг он узнал его и воскликнул:

— Это маркиз Ванни, фискальный прокурор!

— Что надо от нас этому негодяю? — нахмурив брови, проворчал Караччоло.

Потом, вспомнив вдруг, что Ванни оказывал услуги королеве, он добавил, смеясь:

— Простите, ваше высочество, вам известно, что моряки и судьи носят разные мундиры. Быть может, мое предубеждение делает меня несправедливым.

— Речь идет не о предубеждении, дорогой адмирал. Речь идет о совести, — отвечал принц Франческо. — Мне все понятно. Ванни боится оставаться в Неаполе, он хочет бежать с нами. Он просил короля принять его на «Авангард», король отказал. Теперь этот несчастный направляется к нам.

— Каково мнение вашего высочества относительно этого человека? — спросил Караччоло.

— Если он едет с письменным приказом моего отца, дорогой адмирал, примем его, ибо мы обязаны повиноваться королю. Но если он явится без приказа, составленного по всей форме, главный начальник на борту — вы, адмирал. Поступайте так, как сочтете нужным. Пойдем, Сан Феличе.

И принц, увлекая за собой своего секретаря, спустился в каюту адмирала, которую тот уступил ему.

Лодка приближалась. Адмирал послал матроса на нижнюю ступеньку трапа, у верхней ступеньки которого он стал сам, скрестив на груди руки.

— Эй, в лодке! — закричал матрос. — Кто гребет?

— Друг, — отвечал Ванни. Адмирал презрительно улыбнулся.

— Отваливай! — крикнул матрос. — Говори с адмиралом.

Гребцы, которым было известно, как держаться с Караччоло, когда дело касалось дисциплины, отплыли на некоторое расстояние.

— Чего вы хотите? — отрывисто и резко спросил адмирал.

— Я…

Адмирал прервал его:

— Нет нужды говорить мне, кто вы такой, сударь. Я знаю это так же, как знает весь Неаполь. Я спрашиваю вас не кто вы, а чего вы хотите?

— Ваше превосходительство! Его величество король, не имея места на борту «Авангарда», чтобы взять меня с собою на Сицилию, послал меня к вашему превосходительству с просьбой…

— Король не просит, сударь, король приказывает. Где приказ?

— Приказ?

— Да, я вас спрашиваю — где он? Посылая вас ко мне, он, без сомнения, дал вам приказ. Король хорошо знает, что без приказа я не приму на борт моего корабля такого негодяя, как вы!

— У меня нет приказа… — растерянно проговорил Ванни.

— Тогда отваливай!

— Ваше превосходительство!

— Отваливай! — повторил адмирал и, обратившись к матросу, добавил: — Если после того, как ты третий раз дашь команду, этот человек не удалится — открыть огонь!

— Отваливай! — закричал матрос. Лодка отплыла.

Всякая надежда была потеряна. Ванни вернулся домой. Жена и дети не ожидали его увидеть. У этих людей, требующих головы своих ближних, так же есть семьи, как и у всех других. Уверяют даже, что иногда этим людям не чужда супружеская любовь и отцовские привязанности… Жена и дети бросились к нему, удивленные его возвращением.

Ванни заставил себя улыбнуться и объявил им, что он едет вместе с королем; но, так как отъезд из-за встречного ветра состоится, вероятно, не раньше ночи, он вернулся, чтобы собрать кое-какие бумаги, которые в спешке не успел найти.

Именно эта причина и побудила его вернуться, сказал он. Ванни обнял жену и детей, вошел в свой кабинет и заперся там.

Он только что принял страшное решение — покончить с собой.

Некоторое время он шагал из кабинета в спальню и обратно (комнаты сообщались), обдумывая род смерти: в его распоряжении были веревка, пистолет, бритва.

Наконец он остановился на бритве.

Он сел за свой письменный стол, поставил перед собой небольшое зеркало и положил рядом бритву.