Читать книгу "Академия Истины - Виктория Карелова"

— Фея, ясочка моя, что ж ты сидишь, — вклинилась в разговор матушка, — надо ж срочно поутренять да заняться осмотром припасов, — мой недоуменный взгляд, кажется, придал матери дополнительной экзальтации, — ах, как же ты не понимаешь, это же столица, там все совсем иначе! Люди первым делом смотрят не на дела твои, а на одежду. И цены там совершенно безумные. Надо собрать тебе самый лучший гардероб!

Я сильно сомневалась, что у нас найдутся наряды, хотя бы отдаленно напоминающие те, что носят в столице. На прошлогодней ярмарке проезжий купец показывал картинки с новомодными дамскими туалетами. Судя по написанным на картинках цифрам, новомодными эти туалеты были года три назад, но все равно народ глядел на них как на диво.

Выпотрошив содержимое всех сундуков, матушка была вынуждена признать поражение: все это было вполне пригодно для ближайших окрестностей, но совершенно не годилось для столицы.

— Маменька, а если наше приданое перебрать? — робко заметила Дора, вернувшись в дом с очередным матрасом, туго набитым свежим сеном. Обычные усадебные работы не могли ждать, пока новоявленная магиня отбудет в Академию, так что вся семья усердно трудилась, пока мы с матерью сортировали ткани.

— Ох, приданое, я даже и не знаю, милая, — как-то затравленно пробормотала мама. — Сможем ли мы собрать вам новое?

— Так ведь Фее сейчас нужней! А я все равно в ближайшие два года замуж не выйду. Откроется ли у кого-нибудь из нас дар — неизвестно. А у нас там все самое лучшее собрано. Вот и получается… — сбивчиво затараторила сестренка.

Нам и впрямь начинали собирать приданое чуть ли не с рождения. Самые красивые ткани, самое тонкое кружево, самые богатые вышивки, самые дорогие пуговицы, в общем, все самое-самое собиралось в рундуки под кроватями. Кроме того, у родителей было заведено дарить нам на новогодье по жемчужинке. Правда, поскольку нас становилось все больше и больше, а денег в семье не прибавлялось, жемчуг постепенно становился все мельче, но у нас с Дорой, как у старших, было по несколько весьма крупных перлов. А изо всех имеющихся в наличии жемчужин можно было собрать весьма богатое ожерелье.

— Матушка, не надо, — запротестовала я. — Ведь из Академии вылететь легче легкого. Как я потом девчатам в глаза смотреть буду? Пусть приданое при них останется, а я и своим платьем обойдусь. Не важно, кто там как на меня смотреть вздумает.

— Великая Веритассия, какие же вы у меня хорошие выросли. — На глаза матери навернулись слезы. — Фея, доченька, послушай меня: Дора права, кто знает, будет ли у девочек дар, так что на тебя вся надежда — приложи все усилия, чтобы выучиться, но тебе будет тяжело, я понимаю. Мы не смогли дать тебе хорошего образования, прости, милая! Но ты же красавица у нас, может, в столице в тебя влюбится хороший человек с достатком, и ты выйдешь за него замуж. А еще, я слышала, при Академии можно работать остаться, если дар есть, а учеба не по силам пришлась. Доченька, ясочка, не упусти свой шанс, удержись в столице, мы скучать будем, но оттуда у тебя будет возможность девочкам помочь. Мы-то с отцом обойдемся, лишь бы вы в люди вышли. — Тут маменька уже откровенно заплакала, обнимая нас с сестрой.

Переворошив рундуки с приданым, мама удовлетворенно кивнула и заявила, что все гораздо лучше, чем она ожидала. И незамедлительно составила план действий, охватывающий всю работоспособную часть нашего шумного семейства. Должна заметить, что нам сильно повезло: Великая Веритассия в мудрости своей одарила нас всех рукодельными талантами. Мы, конечно же, все умели и шить, и вязать, и стряпать, без этого не прожить в такой глухомани, но каким-то одним ремеслом каждая из нас владела просто виртуозно: во всей волости не было лучшей вышивальщицы, чем Дора, ее рушники и вышиванки на уездной ярмарке разлетались шибче горячих пирожков. Ева умела из самых бросовых обрезков создать такой красоты кокошник, что все только диву давались. Сия из бисера и ниток плела опояски, достойные любой столичной аристократки. Мама лучше всех в округе шила, ну а моим коньком были кружева.

Признаться, мы редко носили всю эту красоту: попробуй полазать по кустам за убежавшей несушкой в длиннополом наряде с кружевами — и следа от красоты не останется. Так что плоды трудов наших почти все время пылились в сундуках либо же обменивались на что-то более насущное. А ходили мы по-простому: нижняя рубаха из небеленого полотна, а поверх нее — запона, окрашенная в отваре луковой шелухи. Такое-то платьишко и десятилетняя Маняша могла сшить: берешь отрез ткани по росту, перегибаешь пополам, да прорезаешь на сгибе отверстие для головы. Потом, конечно, подрубить надобно, но это дело нехитрое. А подпоясывались, как правило, обычной веревкой.

Конечно, Великая Веритассия не зря заповедовала дочерям своим носить до вступления в брак девичью опояску — очень длинный кушак, свободно перехлестнутый на животе, концами достающий до подола одежды, — но в лесу, да и в поле это было жутко неудобно: за все цепляешься. Вот потому-то дивные творения Сии мы надевали только на ярмарку да иногда по праздникам. В столице же мне явно придется облачаться более строго.

Матушка постановила, что до ветрогона мы успеем сделать пять нарядов: от самого простого на каждый день до праздничного, в котором не стыдно будет показаться в столичном Храме Великой Веритассии. Конечно, еще нужна теплая одежда на зиму, но тут я была спокойна: что бы там ни носили городские модницы, а шубка с муфтой у меня превосходные, не зря же отец — один из лучших охотников во всем лесничестве.

Батюшку, кстати, отправили на пасечный хутор, к нашим ближайшим соседям. Там жили три семьи, с которыми мы поддерживали дружеские отношения.

Сложно прожить без подмоги, когда людей нету на много верст окрест. Вот мы и помогали друг дружке: обменивались товарами, вместе заготовляли дрова, вместе ездили на ярмарку. Они с радостью брали у нас дичь и пушнину, набитые отцом, дикоросы, которыми нас щедро снабжал леший, целебные травы, выращиваемые маменькой в парничке, и кружева с вышивками. На хуторе же было вдоволь коровьего молока (мы-то корову держать не могли, на нее сена не напасешься, обходились козами), гусей и уток (их мы тоже не заводили, наш родник для плаванья не годился), меда и яблок. А кроме того баушка Феня была мастерица вязать тончайшие шали из мягкой шерсти: на вид ажурные, словно кружево, но теплые, будто печной бок. Вот и сейчас отца снарядили заказать мне к отбытию пару новых шалочек поизящнее, а если удастся, еще и сторговать хорошего полотна на рубашки. Я же снабдила посланца плотным мешочком сушеного зверобоя для баушки: у нее часто стала болеть голова, а зверобоевый чай от этого недуга хорошо помогает.

К концу дня все так устали от суеты и переживаний, что просто с ног валились. Младшие уснули, даже не дождавшись возвращения отца, мы же с матерью и тремя сестрами не могли упустить возможности послушать новости. Папенька вернулся уже на закате, вечерять отказался, поскольку уже поел с хуторскими, а вот перед чабрецовым чаем не устоял.

Пригласив к столу Никифора Иваныча с Авдотьей Михалной, мы собрались у самовара. Домовой и кикимора считались кем-то вроде прислуги, но мы просто не могли так относиться к нашим главным помощникам. За те годы, что мы прожили в казенной избушке, эти «низшие существа» не раз показывали себя мудрыми и сердечными советчиками, научившими непутевых дворян жить в диком лесу. Без них бы мы ни за что не управились.