Читать книгу "Город. Штурм Грозного глазами лейтенанта спецназа (1994–1995) - Андрей Загорцев"

Я тупо валялся на импровизированном лежаке, курил и пытался обдумать события, которые со мной случились за непродолжительный период времени. Начальство у нас нашлось, потом потерялось. потом у нас стало несколько начальников. Мы несколько раз заступали в караул по охране непонятно чего, пару раз нас пытались использовать по прямому назначению в разведывательных целях, но получалась такая ерунда, что стыдно вспомнить. Все было несогласованно, шло вразнос, карты за это время в руках у меня не было ни одной, связиста у меня так и не появилось. Бойцы ходили кто в чем, слава богу, хоть какое-то оружие нам выдали. Бред и маразм. Я вспомнил, как какой-то военный в грязном камуфляже и с погонами майора пытался поставить мне задачу, но не смог выговорить и пары слов, ибо был пьян. Все, что я внятного от него услышал, так это то, что нас ждут к утру. Район поиска обозначен не был, карты не было, связи не было.

Как была поставлена задача, так она была и выполнена. Мы вышли за бруствер пехотных окопов, нашли какую-то яму и залегли в нее на всю ночь. А как только стемнело, началось огненное шоу. Наша пехота лупила в темную чеченскую ночь без перерыва. Со стороны чеченов тоже лупили основательно. И куда мне было идти с бойцами, которые в страхе вжимались в грязь, боясь поднять головы. Потом уже я немного освоился и достал бинокль, который тоже добыл «непорядочным» способом. Бинокль валялся на броне медицинской МТ-ЛБ и явно никому нужен не был. То ли офицер какой оставил, то ли солдатик какой неразумный. Недолго мучаясь угрызениями совести, я вспомнил народную военную поговорку, что в армии нет слова «потерял». В результате у меня появился нигде не учтенный бинокль. Я тогда, валяясь в грязной яме, попытался засечь огневые точки боевиков. Что-то черкал в своем блокноте в быстро затухавшем свете взлетающих ракет, иногда перекатывался. Странное дело: глядя на меня, бойцы успокоились, перестали вжиматься в землю, подползли к краю и начали высовываться.

Обматерив наиболее ретивых, возжелавших выставить свою маковку под пули, без разницы чьи, я нарезал каждой паре сектора наблюдения и приказал наблюдать во все стороны. Под утро мы поползли обратно и минут десять, лежа под ураганным огнем своих «мабутеев», пытались криками объяснить, что мы свои. Из окопов на нас орали матом и посылали куда подальше, требовали назвать пароль. Дался он им, этот пароль. Тогда в нашей группировке ввели цифровой пароль, и я думал, что ушлые пехотинцы крикнут какую-нибудь цифру, я крикну другую, сумма сойдется с паролем, «махра» успокоится и пропустит нас. Мы же ведь вчера, только наступила ночь, выпрыгнули из наспех оборудованных окопов и уползли, вроде должны помнить, ан нет! Не помнят и идиотски орут «Паро-о-оль!», не называя при этом ни одной цифры. Пришлось поднять руки и, бросив автомат своим, переться в полный рост, рискуя получить пулю в спину. Хотя, блин, при таком раскладе может и прилететь в грудь от своих доблестных войск.

Доблестные мотострелки, толкаясь и матерясь, стали мне тыкать в морду стволы и безумно орать. Какого-то проблеска здравого смысла я так и не уловил. Прибежал высокий небритый то ли офицер, то ли прапорщик, дыхнул хмельным перегаром, что-то пробормотал, типа «свои», и ушел… Потом, когда мы уже второй раз поперлись за этот же самый бруствер в ту же самую ночь, уточнять огневые точки, которые я все-таки срисовал на карту и по которым не было нанесено ни одного удара, я втолковывал командиру взвода, на чьем участке мы вышли, что да как. Парнишка, хоть и оказался из «пиджаков», понял все и встретил нас на обратном пути лично.

Да много чего было, только не было бани, не было нормального обмундирования, нормального питания и нормального начальства.

А теперь мы на Ханкале, со всех сторон слышна стрельба, рядышком развертывается какая-то часть, ревет техника, орут люди, а мне все по барабану, делать ничего неохота. Даже уже и думать лень.

Началось: какой-то борзый военный ввалился в палатку и начал орать на моих бойцов, в том числе и на меня. Наорался, успокоился и обрадовал меня новостью. Сейчас в моей палатке разместится еще с десяток офицеров. Ну ладно, мне не жалко, но орать-то зачем?

Ввалились какие-то офицеры и тоже начали орать, строить и командовать, сгонять моих бойцов с лежанок. Потом подвалили еще какие-то «деловые», в палатке стало накурено, шумно и еще более грязно. Моих бойцов стали строить все кому не лень, ставить какие-то задачи: принести еще дров, найти кого-то, кого-то вызвать, освободить место. Во мне начала закипать обоснованная злость.

— Группа, подъем, б…ть, строиться! — заорал я во всю глотку.

Шум в палатке притих, вновь прибывшие незваные гости вылупились на меня и попытались что-то вякнуть, типа не пошел бы я со своими бойцами на улицу и там строился. Я проигнорировал все сторонние советы и поставил задачу на свертывание палатки. Бойцы мои злорадно осклабились. Хрен с ним, что снова придется работать, главное — показать, кто тут хозяин. В несколько минут разобрали жутко задымившую печку, выволокли ее наружу и начали вытаскивать колья. Толпа внутри начала жутко материться и выползать наружу.

— Ты, что делаешь лейтенант? — ко мне подскочил моложавый подполковник в десантном бушлате и солдатской шапке.

— Что надо, то и делаю, — сквозь зубы отвечал я подполковнику.

— Как вы разговариваете, товарищ лейтенант, кто у вас командир подразделения, выньте руки из карманов! — заорал на меня подпол.

— Я командир подразделения, имущество мое, не орите…

Подпол схватил меня за воротник бушлата и подтянул к себе, злобно дыша и чуть ли не плюясь в лицо от злости.

— Т-т-ты-ы-ы, лейтенантишка-а-а!.. — взвыл он.

Ну, что же, товарищ подполковник, на голос меня можно было взять пару недель назад, а сейчас уже нет, отдавать свой дом кому-либо я не собираюсь. Противодействие адекватно действию. Я вытащил руки из карманов и неожиданно для подполковника схватил его за воротник, тоже притянул к себе и молча со всей дури врезал ему лбом в нос.

Незнакомый начальник мотнул головой, шапка его слетела куда-то в грязь, меня тут же окружили мои бойцы с кольями от палатки в руках, некоторые стали переводить автоматы из-за спины на грудь. Инцидент, кроме меня и моих подчиненных, не видел никто. Возмущающиеся «гости» вылезали из палатки с другой стороны. Подполковник вытер рукавом бушлата кровь и, злобно прошипев, что мне трындец, куда-то умчался. Черт, все-таки придется смываться, нажил я себе еще одну проблему. Через сорок минут мы переставили палатку поближе к штабным кунгам, разместившимся неподалеку, и снова попытались обустроиться.

Да, однако, размечтался. Только затопили корявую буржуйку, в палатку снова завалился какой-то представительный мужичонка. Этот, однако, был бывалый, на голос не брал, поинтересовался, кто здесь обосновался, сколько нас и какую задачу выполняем. Я доложил. Незнакомый офицер предложил мне компромисс: здесь, в половине палатки, он размещает отдел какого-то штаба, помогает нам провести свет от движка, тарахтевшего неподалеку, обещает нам помочь достать еще одну печку и дрова. Мы же помогаем в обустройстве и несем охрану. Я долго и не думал. Какое-никакое прикрытие от нежданных и непрошенных сожителей весьма кстати. Пока мое начальство не объявилось в этой кутерьме, пусть будет хотя бы такое, да и наверняка чем-нибудь удастся поживиться — как обычно, за чужой счет. Уже глубокой ночью мы обустроили отцов-командиров, притащили грубо сколоченные столы под карты, протянули от движка провода. Зажглись две тусклые лампочки, появились связисты с мотками кабеля и радиостанциями. Меня это уже не волновало, мы отгородили себе угол куском брезента, печка уютно потрескивала и тихонько дымила. На ней грелся большой чугунный чайник, презентованный откуда-то из штабных машин, иногда за брезент заглядывал кто-то из соседей, просил чайку или что-то спрашивал, я в полудреме отвечал и был рад сложившейся обстановке. Выставил одного бойца на вход, проинструктировал по порядку смен; кого запускать, кого нет — это уже не мои проблемы, пусть штабные сами разбираются.