Читать книгу "Борис Немцов. Слишком неизвестный человек. Отповедь бунтарю - Дмитрий Зубов"

Глава 1

Эффект опрокидывания

«Критическая волна»

1989 год. Это был рубеж, точка невозврата, пройдя которую объявленная генсеком Горбачевым перестройка из поверхностной демократизации по типу хрущевской «оттепели» превратилась в неконтролируемый распад всей советской системы. На зданиях по-прежнему реяли красные флаги, десятиклассники ради успешного поступления в вуз все так же подавали заявления в комсомол, на каждом шагу стояли памятники Ленину, а предприятия и организации все еще отмечали коммунистические праздники.

Однако при сохранении этих привычных атрибутов в нашу жизнь все сильнее и смелее вторгались явления и события, которые еще пару лет назад показались бы просто невозможными. Наряду с госсобственностью стала действовать аренда, а у овощных баз и гастрономов появились настоящие конкуренты – кооператоры. А в закрытом городе Горьком – одном из центров советской военной промышленности – вдруг состоялся митинг в память о жертвах политических репрессий. Прошел он в парке Кулибина. Место это было по-своему символическим. Бывшее городское кладбище, где за два столетия было похоронено несколько поколений нижегородцев, от купцов и чиновников до нищих и бунтовщиков, повешенных в 1907 году на «столыпинских галстуках», которое в 1940 году было превращено в парк, в годы застоя ставший излюбленным местом пьяниц и местом проведения дискотек с традиционным мордобоем. Выступали на митинге отнюдь не представители обкома и горкома партии (той самой, которая вроде бы инициировала этот процесс и осудила репрессии), а, напротив, представители так называемых «неформалов» – различных движений, зарабатывавших славу как раз на разоблачении всего коммунистического и советского. Среди прочего в месте, к репрессиям в общем-то отношения не имевшем (в парке никого не расстреливали и не закапывали), кое-кто даже выкрикивал совсем уж кощунственные лозунги типа «Советы без коммунистов!». Услышав это, одни восторгались пьянящим вкусом свободы, другие, наоборот, вздрагивали и ужасались. Это как же так?! А завтра скажут: «Советская власть без Советов»?!

Компартия в это время стремительно теряла авторитет и влияние, и этот факт был очевиден ее функционерам. «Надо признать, что для „неформалов“ складывается крайне благоприятный фон, – констатировал первый секретарь Горьковского горкома КПСС Ю. А. Марченков. – Не дождавшиеся реальных улучшений от перестройки, люди раздражены и настроены только на критическую волну. На этой волне довольно успешно идет атака на партию». Однако горком сдаваться пока не собирался и вырабатывал, по его собственному выражению, тактику «объединенного наступления по всему фронту наметившегося идеологического противостояния»…

Как раз в это время среди горьковской общественности развернулась бурная дискуссия по вопросу возвращения городу его исторического названия. Причем позиции сторонников и противников переименования были не просто противоположными, а даже враждебными. Первые писали письма в Москву, в том числе в газету «Известия», а также демонстративно украшали автобусы и грузовики надписями «Нижний Новгород». Вторые по старинке жаловались в обком и строчили гневные письма в газеты в духе «Не допустим!», «Не смейте трогать имя Максима Горького!». «Не можем продолжать осквернять имя города, данное нашими предками 760 лет назад! – возмущался некий Ю. Суханов в письме в „Горьковский рабочий“. – Это же кощунство – плевать на память русичей!» «Наш город не должен быть горьким, он должен быть светлым, безоблачным, радостным, в котором люди должны жить счастливо и с радостью трудиться для приумножения благосостояния и славы родного края», – полагала горьковчанка Вера Гежес. «Взять у старого славного города имя, которое он с достоинством и честью носил семь веков, зачеркнуть его и дать совершенно другое – это все равно что украсть чужое!» – вторил ей журналист В. Ларцев. «Мне как-то странно, что в последнее время очень много внимания уделяется вопросу нездоровой ностальгии по Нижнему Новгороду, – отвечала им Э. Красильникова, переехавшая в Горький из Москвы в 1955 году. – Такая „память“ необоснованна и вредна, она уводит нас от основных проблем перестройки общества, на нет отбрасывает завоевания социализма». «Если уж на то пошло, то почему мы, „канавинцы“ из Канавинского района, сормовичи и автозаводцы, словом, жители заречной части города, должны превратиться в нижегородцев? – возмущался подполковник в отставке А. Батищев. – Ведь наши предки никогда не жили в Нижнем Новгороде». Некоторые и вовсе предлагали разделить город на две части, а потом одну назвать Нижним Новгородом, а другую оставить Горьким! Либо оставить оба названия, а второе писать в скобках…

Сейчас, спустя четверть века, понятно, что ожесточенная дискуссия вокруг названия города всего лишь отражала незримый раскол, даже пропасть, образовавшуюся к тому времени в обществе. Между теми, кто по инерции и в силу воспитания и убеждений еще продолжал, несмотря ни на что, верить в социализм, и теми, кто уже готов был плюнуть на него и растоптать все то, чему учили в букваре и школе. Хотя многие, конечно, не осознавали, что, ратуя за такую, казалось бы, мелочь, как смена названия, они тем самым ставят под сомнение сами советские ценности и идеалы. Ведь переименование улиц, городов и поселков на самом деле было важнейшей частью коммунистической идеологии, символом отказа от «темного прошлого» и показателем незыблемости советского строя.

А социализм тем временем рушился не только у нас. О тревожном положении в странах так называемого соцлагеря горьковчане впервые узнали из статьи «Польский пасьянс. Кто укрепит „карточный домик“?». Оказывается, пресловутый дефицит самых необходимых товаров добрался даже до таких с виду благополучных стран, как Польша. Там исчезли с прилавков простые спички! «Вообще же обстановка в Польше за последние месяцы приобрела черты, печально знакомые всем нам, – писала газета „Горьковский рабочий“. – Из магазинов исчез сахар. Можно увидеть очередь за мясом, обувью, сигаретами. Пустые полки в магазинах (в первую очередь государственных) стали обычным явлением. И это в Польше, где в былые времена покупатели привыкли к чуть ли не еженедельной смене ассортимента! „Магазин закрыт ввиду отсутствия товаров“ – такие таблички изредка появляются на улицах». К осени 1989 года дефицит не затронул лишь некоторые виды товаров: мыло, стиральный порошок, чай и школьные тетради.

Для жителей СССР прочитанное стало настоящим шоком! Ведь раньше все завидовали гражданам, которым посчастливилось съездить по турпутевке или в командировку в страны Восточной Европы. Ибо оттуда всегда возвращались с горами дефицитных товаров, которых в самом Союзе днем с огнем не сыскать. И вдруг «магазин закрыт ввиду отсутствия товаров»… А чего нам тогда ждать, к чему готовиться?! Ведь к уже введенным годом ранее талонам на сахар и водку осенью 89-го добавились такие же «карточки» на масло животное, мыло и колбасу. Партия, как и в суровые военные годы, призывала к стойкости, терпению: мол, бывали времена и похуже, но народ выстоял, выстоим и теперь! Даже если голод начнется…

Однако народы Восточной Европы «стоять до последнего» за идеалы социализма не хотели. Выстроенная Сталиным, укрепленная Хрущевым и тщательно сохранявшаяся Брежневым и Андроповым система просоветских режимов начала разваливаться как тот самый «карточный домик». Именно в 1989 году произошло то, что потом назвали антикоммунистическими революциями, а в западных странах не иначе как «Осенью народов». Отреагировав на горбачевскую политику «нового мышления», оппозиционные силы начали раскачивать и рушить социализм. Раньше всех советские идеалы предали Польша и Венгрия. В первой было сформировано первое некоммунистическое правительство, а власти второй 11 сентября объявили об открытии границ. Пресловутая Берлинская стена, десятилетиями являвшаяся символом холодной войны и границы между социализмом и капитализмом, после этого потеряла свой смысл: в течение трех дней из ГДР через территорию Венгрии сбежали сразу 15 тысяч граждан. А в октябре венгерская правящая партия собралась на свой последний съезд и добровольно трансформировалась в социалистическую. 16–20 октября парламент одобрил многопартийные парламентские выборы и прямые выборы президента, а страна была переименована в Венгерскую Республику. Вслед за этим массовые протесты охватили уже соседнюю ГДР. 24 октября генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эрих Хонеккер вынужден был покинуть свой пост, что фактически означало крах просоветского режима в Восточной Германии.