Читать книгу "Лонгборн. "Гордость и предубеждение". Из жизни слуг - Джо Бейкер"

– Похоже, тут еще порций на пять.

Сара подавила вздох и оттянула ткань под мышкой: платье, которое она терпеть не могла, насквозь пропиталось потом. Платье было из зеленоватого поплина, миссис Хилл называла этот цвет Eau de Nil[2], Саре же он всегда напоминал не о разливе Нила, а о разлитии желчи. Впрочем, противный цвет еще полбеды, все равно ее в этом платье никто не видит, но вот крой в самом деле ужасен. Платье шили на Мэри, и предназначено оно было для безмятежного отдыха, рукоделия или музицирования. Ни нагнуться, ни тем более работать в нем было просто невозможно. Сара и надела-то его лишь потому, что другое ее платье, из мышиного домотканого сукна, то самое, в котором она шлепнулась во дворе, пришлось оттирать губкой, отчего в некоторых местах оно промокло и теперь проветривалось во дворе на веревке до полного удаления ароматов свиного хлева.

– Давай-ка поменяемся, – сказала Сара. – Ты будешь помешивать, а я полоскать.

Дадим отдых твоим бедным лапкам, подумала Сара, хотя и собственные ее руки уже были распарены и стерты. Она отступила от котла на дощатый настил у корыт, пропуская Полли. Затем щипцами выудила из крахмала шейный платок и стала наблюдать, как падают с него в корыто студенистые капли.

Глаза и нос у Полли покраснели и распухли после нагоняя, полученного от миссис Хилл за неубранный двор. Энергично пошуровав в котле палкой, Полли подергала нижнюю губу кончиками пальцев с коротко остриженными ногтями и принялась жаловаться. Ведь ей же нужно было утром развести огонь, поставить воду, а там подоспело время воскресного обеда. Пока поели, уже совсем стемнело, а кто ж пойдет впотьмах прибирать за свиньями? И разве не ей велели после ужина отскребать кастрюли? Вон все пальцы стерла себе этим песком. И вообще, если поразмыслить, виновата не она, а тот растяпа, что плохо закрыл свинарник, недовернул щеколду, так что гадкой хрюшке всего и оставалось, что поддеть ее пятачком! В том, что Сара упала и разлила воду, нужно не Полли винить, – девочка огляделась и понизила голос, чтобы старик ненароком не подслушал, – а самого мистера Хилла, ведь за свиней-то он отвечает! Стало быть, он и должен был за ними прибрать! Да и какой прок от этого старикана? Лучше бы им лишнюю пару рабочих рук, все ведь об этом только и твердят! Так за что же тогда ей влетело, коли она ни в чем не виновата?

Сара кивала, хмыкала сочувственно, а сама уже довольно давно перестала вслушиваться в горестные сетования товарки.

К тому времени, как стрелки часов в холле добрались наконец до четырех и часы пробили, мистер и миссис Хилл уже накрывали в столовой, как было принято в дни стирки, холодную закуску для господ – остатки воскресного жаркого. Обе служанки тем временем развешивали белье на лужайке. На осеннем холоде от мокрой ткани валил пар. У Сары дрожали руки, потрескавшуюся кожу стянуло и щипало, одна из ранок кровоточила; девушка облизала ее, чтобы не запачкать выстиранное. На миг она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям: горячий язык на холодной коже, саднящая трещина, соленая кровь, теплые губы. По этой причине она, признаться, не вглядывалась вдаль и могла обмануться, но все же ей почудилось какое-то движение на тропе, проходящей по склону ближнего холма. Тропа связывала старую верхнюю дорогу, по которой в Лондон гоняли скот, с поместьем Лонгборн и шла дальше, к новой дороге на Меритон.

– Глянь-ка, Полли… видишь?

Полли вынула изо рта бельевую прищепку, расправила и закрепила на веревке сорочку и лишь потом обернулась.

Тропу с обеих сторон прикрывали старые живые изгороди, по ней испокон веку гнали стада и гурты с севера. Еще не видя живности, можно было слышать ее: издалека неслось протяжное мычание коров, сердитый гусиный гогот, жалобный плач ягнят, оторванных от матерей. Бредущее мимо стадо вмиг преображало холм, подобно снегопаду. А следом появлялись погонщики из дальних северных краев, с этим их чудным говором, и скрывались из виду раньше, чем удавалось их рассмотреть.

– Не вижу я ничего, Сара…

– Нет, как же, посмотри!

Но теперь в той стороне можно было различить только птиц – они скакали по кустам, расклевывали ягоды. Полли отвернулась, поддала камушек, шаркнув носком башмака по сухой земле. А Сара все вглядывалась в склон. Изгородь была сплошь усыпана ржавой буковой листвой, остролист под пасмурным небом казался почти черным. Там, где ограду недавно подновляли, просвечивал голый остов из сучьев орешника.

– Ничего не вижу, – повторила Полли.

– Там кто-то был.

– Ну а сейчас никого. – Подобрав камушек, Полли швырнула его как бы в подтверждение своих слов. Он улетел далеко в сторону от тропы и словно поставил точку.

– Ну и ладно.

С прищепкой в руке и еще одной в зубах Сара повесила следующую сорочку, продолжая посматривать в направлении холма. Может, ее обманула игра света или пар, поднимающийся в лучах тусклого осеннего солнца? Наверное, Полли права… Тут Сара замерла, заслонив от света глаза, и – вот, снова, теперь ниже по тропинке – что-то шевельнулось за проплешиной в изгороди. Кто-то идет по тропе, какой-то мужчина. Сара в этом даже не сомневалась: промельк серого и черного, размашистый шаг вприпрыжку. Мужчина, привычный к ходьбе. Она вынула изо рта прищепку, протянула руку, взмахнула:

– Вон там, Полли, ну, теперь-то видела? Шотландец, вот это кто.

Полли досадливо цокнула языком, но все же обернулась поглядеть.

А мужчина уже снова скрылся за узловатым терновником. Однако теперь-то сомнений нет, он там, Саре казалось даже, что она его слышит: едва различимый звук, будто он (шотландец этот, а кому ж еще быть – с этим их инструментом, каким лесорубы меряют поленницы, с особой дощечкой-биркой для записей, а заплечный мешок битком набит всякой всячиной) насвистывал себе под нос. Звук еле-еле слышался, что казалось странным; не с другого же конца света он доносился.

– Ты слышишь, Пол? – Сара подняла покрасневшую руку, призывая не шуметь.

Полли резко повернулась и свирепо уставилась на нее:

– Не зови меня Пол, знаешь ведь, не люблю я этого.

– Тсс!

Полли даже топнула с досады:

– И все из-за этой мисс Мэри, это по ее милости я должна зваться Полли.

– Хватит, Полли, будет тебе!

– Конечно, раз она – барышня, а я нет, стало быть, ей можно зваться Мэри, а мне, изволите видеть, пришлось стать Полли. И нужды нет, что крестили-то меня Мэри.

Сара шикнула и махнула на нее рукой, продолжая присматриваться к тропинке. К возмущенному ворчанию Полли она привыкла давным-давно, а тут, на дороге, что-то новое: мужчина с котомкой за плечами и мелодией на губах. После того как леди и барышни вдоволь натешатся покупками, он наверняка спустится в кухню и перед ними тоже выложит товар, только попроще и подешевле. Ах, а ей и нарядиться-то не во что! О суконном платье даже думать нечего, оно теперь выглядит еще хуже, чем вот это, что на ней теперь, – противного цвета желчи. А зато… сказки и баллады в бумажных обложках, ленты и пуговицы, а может, оловянные браслетки, от которых через две недели на руке появится зеленая полоска, – о, сколько же радости нес торговец-шотландец в их глухомань, в этот богом забытый угол!