Читать книгу "Тетрадь опасных советов - Владимир Аверин"

Вадик открыл перед ней дверь, Майя опасливо заглянула в квартиру, потом повернулась, посмотрев на Ситникова своими серыми, почти прозрачными глазами и спросила:

Мне куда?

Да куда хочешь. Если умыться и слезы смыть, то в ванную. Если пить или перекусить, то на кухню. А иголка с ниткой — в комнате, — объяснил Вадик, указывая руками на разные двери квартиры.

Пока Майя умывалась, Ситников в поисках нитки с иголкой перерыл в комнатах все тумбочки и выдвижные ящики. Он никогда не брал в руки этих простых вещей, поэтому не знал, где они находятся.

Нашел! — радостно воскликнул он, словно наткнулся на золотой самородок.

Тем временем Майя вошла в комнату и, как озябший воробей, присела, на подлокотник оказавшегося поблизости кресла. Вадик передал ей небольшую коробку со швейными мелочами, поглядел, как она ловко вдела нитку в иголку, и тут заметил на ее левом плече цветную татуировку—наклейку; обычно такие наклейки вкладывают в упаковки со жвачкой. На тату был изображен космический спутник, который парил в черном пространстве, а рядом с ним проносилась комета с ярким хвостом. Под рисунком красовалась цветная надпись «Hayabusa».

«Хаябуса» — это, наверно, название жвачки. Или название спутника», — подумал Ситников, а потом сказал:

Кстати, меня зовут Вадик. Слушай, а почему за тобой гнался тот— мужик в серебристой тачке?

Не знаю, — пожала плечами Майя. — Просто подъехал ко мне и предложил подвезти. Я отказалась, а он прицепился. Куда я, туда и он на своем дурацком «Форде». Я от него бегом по тротуару, и он за мной на машине, я к шоссе, и он к шоссе, я к тебе на мопед, и он вслед за мной, то есть за нами.

А чего он хотел—то?

Понятия не имею. Маньяк какой—то.

Воспоминания о мужчине в «Форде», по—видимому, были ей неприятны, потому что лицо ее вдруг потемнело. Вадик решил сменить тему.

Почему ты не зашиваешь рукав? — спросил он. — Может, тебе нужен наперсток?

Понимаешь, я не левша, я не могу левой рукой зашить правый рукав. Мне нужно снять блузку. Ты не мог бы выйти из кухни?

Как это я сам не догадался! — шлепнул себя по лбу Вадик. — Мне как раз надо поставить мопед в гараж, пока его не стырили. Я скоро вернусь.

—А вдруг я у тебя что-нибудь украду? Ты не боишься оставлять в своей квартире незнакомого человека?

— Это тебя—то? — ухмыльнулся Вадик. — Нет, тебя оставлять не боюсь. Телевизор ты не поднимешь, компьютер тоже не вынесешь, да и вообще в таком виде с чужими вещами ты далеко не уйдешь.

Он вышел из подъезда, снова сел за руль мопеда, проехал через пустырь к гаражу, в котором отец Вадика оставлял на ночь «семейный» автомобиль, затем неторопливо открыл правую дверь и завел внутрь, как барана за рога, свой скутер.

Когда он пешком вернулся домой, в квартире никого не было. Скорее машинально, чем осознанно, он крикнул: «Майя!» Ему никто не ответил. Тогда он прошелся по комнатам, открыл дверцы шкафа, заглянул в ящики секретера. На первый взгляд все вещи были на месте. Вадик зашел в кухню, чтобы выпить воды, и вдруг увидел на столе бумажный конверт, на котором лежала записка от его новой знакомой, всего две фразы: «Вадим, пусть эта тетрадь пока хранится у тебя. Я тебе позвоню. Спасибо за помощь». И подпись: «Майя». На самом конверте не было ни слова, а внутри находилась большая, как классный журнал, тетрадь.

Вадик взял тетрадь в руки, она оказалась тяжелой, почти как ноутбук. Обложка из настоящей кожи, листы из плотной бумаги — все говорило о том, что давным—давно эта вещь стоила достаточно дорого. Однако теперь кожаная обложка изрядно потрепалась, листы от времени пожелтели, а в нескольких местах были вырваны из переплета. Вадик пролистал тетрадь, заполненную рукописными текстами, какими—то формулами, схемами, чертежами, и не понял ничего, то есть буквально ни одного слова. Особенно его озадачил язык, на котором велись записи. Сначала ему показалось, что владелец тетради писал русскими буквами иностранные слова, но, приглядевшись к аккуратному разборчивому почерку, Вадик обнаружил неизвестные буквы, которых не было ни в латинском алфавите, ни в русском.

Чума полная... — пробормотал Ситников.

В этот момент в прихожей раздался звонок. Вадик положил тетрадь на холодильник и пошел открывать дверь.

На пороге он увидел своего одноклассника и соседа Витю Пузыренко по прозвищу Пузырь. Тот стоял в шортах, в белой майке без рукавов и в желтых сланцах на босу ногу; в руках Пузырь держал надкусанный батон. Толстый и белый Витя Пузыренко напоминал вылезшее из кадушки тесто, потому что на протяжении четырнадцати лет питался, как борец сумо. Вместо «Привет! Как дела?» Пузырь заорал:

Ты офонарел?! Где ты шляешься?! Я тебе целый час звоню! Блин, тут такое происходит! Караул! Я тебе и по телефону, и в дверь звонил, а ты — ноль внимания! Тут такой ураган! Та—а—акой! Атас!

Вадик давно знал своего друга, поэтому был уверен, что ничего особенного не произошло, но из вежливости все—таки поинтересовался:

Что случилось?

У тебя кусочка маслица не найдется?

Найдется. Заходи.

Пузырь, не снимая обуви, быстро прошел в кухню, по—свойски открыл холодильник, достал оттуда масло, сыр, ветчину. Затем разрезал свой батон вдоль на две половинки и принялся делать гигантский сэндвич с маслом, ветчиной и сыром.

Блин! У меня в доме масла нету! А какой бутерброд без масла? Ведь так и переводится: «бутер» — масло, «брод» — хлеб. Да—а, врагу такой жизни не пожелаю. Родители мои очумели в хлам! Прикинь, вчера повели меня к врачу—диетологу, чтобы проконсультироваться насчет моего веса. Жестко поступили, жестко! Врач — садист конкретный! Посадил меня на строгую диету, враг! Целую неделю приказал жрать одни фрукты и овощи! А я не лошадь Фру—Фру и не обезьянка Чи—Чи, чтобы семь дней жевать траву и бананы!

Вообще—то тебе полезно скинуть килограммов двадцать. Много есть вредно.

Много есть вредно, курить противно, а помирать здоровым жалко! Главное, родичи сами сели на диету, ну, чтобы меня не раздражали вкусные запахи из кухни. А я сегодня утром, когда они умотали на работу, до булочной добежал, батон купил и сразу к тебе, потому что до гастронома сил нет идти. Кстати, у тебя есть что-нибудь жидкое, газированное и сладкое, типа холодной колы?

В ней сахара много, от него толстеют, — предупредил Вадик, доставая из холодильника запотевшую бутылку с газировкой. — Не злоупотребляй.

Не парься. Главное, перед злоупотреблением охладить.

Как волка ни корми, а у верблюда все равно горб больше. Впрок не наешься, скоро опять захочешь, и, в конце концов, твои родители тебя застукают.

Вадик почти не обращал внимания на Пузыря, тем более что толстяк в этом не нуждался, так как действовал в соседской кухне, как в своей собственной. Ситников думал о Майе, о ее внезапном появлении и странном исчезновении. Тем временем Витя Пузыренко доел свой батон, выпил литр газировки и откинулся на спинку стула, расслабленно опустив руки.