Читать книгу "Вол и осел при яслях - Жюль Сюпервьель"

– Именно так, но ты сказал это, чтобы убедить меня, будто видел свечение и раньше.

– А разве я не видел?

Вол увлёк осла в угол хлева, где принялся в своё удовольствие – и с величайшим благоговением – пережёвывать тонкую веточку, коей раньше была перевязана охапка соломы – той самой соломы, что вполне могла служить образом лучей, исходящих из Божественного тельца. «У нас здесь самая первая часовня», – размышлял вол. Вот, например, солома – вол помогал втаскивать сюда вязанки. Нечего и думать, чтобы тронуть хотя бы одну соломинку из яслей, – при мысли, что солома может стать просто кормом, вол испытывал суеверный ужас.

До наступления ночи вол и осёл решили пощипать травки. Хотя камням обычно требуется много времени, чтобы понять что-либо, в полях было уже немало камней, которые всё знали. Животные встретили даже один камешек, который лёгким изменением цвета и формы показал им, что он тоже знает.

Иные полевые цветы тоже знали новость, и их следовало пощадить. Очень трудное дело – пастись на природе и не совершить святотатства. Есть – и не совершить святотатства. А волу всё больше и больше казалось, что есть – занятие бессмысленное. Его насыщало счастье.

Прежде чем напиться, он спросил себя: «А эта вода тоже знает?»

Мучимый сомнением, вол предпочёл не пить здесь вовсе и отправился дальше – туда, где грязная, тинистая вода всем своим видом показывала, что была ещё в полном неведении.

А порой ничто не указывало на осведомлённость воды, пока, делая глоток, вол не ощущал какую-то особенную мягкость в горле.

«Слишком поздно, – спохватывался тогда вол. – Мне не следовало пить эту воду».

Он едва осмеливался дышать – сам воздух казался ему исполненным святости и прекрасно знающим обо всём.

Вол боялся вдохнуть ангела.

Волу стало стыдно, что он не всегда вёл себя так, как следовало бы.

«Ну конечно, надо стать лучше, чем раньше, вот и всё. Просто больше уделять внимания всему. Например, смотреть, куда ставишь копыта».

А осёл чувствовал себя прекрасно.

В хлев заглянуло солнце, и животные заспорили, кому из них выпадет честь дать ребёнку тень.

«Немного солнца, может быть, не принесёт вреда, – подумал вол, – но осёл опять начнёт говорить, что я ничего не понимаю».

Младенец продолжал спать и время от времени, как бы размышляя о чём-то во сне, хмурил брови.

Однажды, когда Дева стояла на пороге и отвечала на тысячи вопросов, что задавали будущие христиане, осёл осторожно перевернул ребёнка на другой бок. Вернувшись к Младенцу, Мария очень испугалась: со слепым упорством она искала лицо сына там, где оно было раньше.

Поняв наконец, что произошло, Дева повелела ослу никогда больше не трогать ребёнка. Вол одобрил это совершенно особым молчанием. Он вообще умел придавать своему молчанию определённые нюансы, ритм, наделял его даже пунктуацией. В холодные дни о движении его мысли легко можно было догадаться по высоте клубов пара, вырывавшихся из ноздрей. И сделать соответствующие выводы.

Вол понимал, что ему разрешено оказывать Младенцу лишь косвенные услуги – вызывать на себя мух, залетавших в хлев (каждое утро он тёрся спиной о гнездо диких пчёл), или – ещё лучше – размазывать насекомых по стенам.

Осёл прислушивался к звукам, доносившимся снаружи, и, если что-то казалось ему подозрительным, преграждал вход в хлев. Тут же вол вставал за его спиной, чтобы преграда была надёжнее. Оба изо всех сил старались стать как можно более массивными: пока угроза сохранялась, их головы и утробы словно бы наполнялись свинцом и гранитом, а в глазах загоралась особая бдительность.

Вола поражало, когда он видел, как Дева, подойдя к яслям, одаряла Младенца чем-то, отчего тот сразу же расплывался в улыбке. Иосифу, несмотря на его бороду, это тоже удавалось – был ли он просто рядом с ребёнком или играл на флейте. Волу тоже хотелось сыграть что-нибудь. Но ему оставалось только выпускать воздух из ноздрей.

«Мне не хочется плохо отзываться о хозяине, однако я не думаю, что он смог бы своим дыханием согреть Младенца Иисуса, – размышлял вол. – Да, конечно, у него есть флейта, но лишь один на один с ребёнком я чувствую себя спокойно – только в этом случае меня ничто не беспокоит. Младенец становится существом, которое нуждается в защите. И только вол может её обеспечить».

Когда друзья паслись в полях, вол, случалось, оставлял осла.

– Куда же ты?

– Сейчас вернусь.

– Куда ты направился? – настаивал осёл.

– Пойду посмотрю, не нуждается ли он в чём. Знаешь, всё бывает.

– Да оставь ты его в покое!

Но вол возвращался. В стене хлева было нечто вроде слухового окна – позднее, по вполне понятной причине, его прозвали «бычьим глазом», – вот через это окно вол и заглядывал внутрь.

Однажды вол заметил, что Мария и Иосиф отлучились. На скамье – вполне можно дотянуться мордой – лежала флейта. Не слишком далеко, но и не слишком близко от ребёнка.

«Что же я ему сыграю? – спросил себя вол, который если бы и осмелился потревожить слух Иисуса, то лишь только музыкой. – Песню о нашем труде? Боевой гимн маленького отважного быка? Напевы заколдованной тёлки?»

Подчас нам только кажется, что волы жуют жвачку, на самом деле в глубине души они поют.

Вол тихонько подул во флейту, и ему показалось, что отнюдь не без участия ангела раздался столь чистый звук. Ребёнок приподнялся немного, оторвал головку и плечи от ложа, желая посмотреть, что происходит. Однако флейтист не был доволен результатом. Он полагал, что его никто не услышит снаружи. И просчитался.

Как можно быстрее вол удалился от хлева, опасаясь, что кто-нибудь, хуже всего если осёл, войдёт, и невероятно удивится, обнаружив, кто извлекает звуки из маленькой флейты.

– Приходи посмотреть на него, – однажды сказала Дева волу. – Почему ты больше не подходишь к моему ребёнку? Ты так хорошо отогрел его, когда он лежал здесь голенький.

Осмелев, вол совсем близко подошёл к Иисусу, а тот, чтобы подбодрить животное, ухватился обеими ручонками за его морду. Вол затаил дыхание – сейчас оно было бесполезным. Иисус улыбался. Радость вола была безмолвной. Она переполняла всё его тело – вплоть до кончиков рогов.

Младенец переводил взгляд с осла на вола. Осёл выглядел несколько самоуверенным, а вол – при виде тонкого личика, освещаемого внутренним светом, как если бы кто-то в маленьком отдалённом жилище переносил за лёгкими занавесками светильник из одной комнаты в другую, – вол чувствовал себя словно внутри какого-то необыкновенного непрозрачного кокона.