Читать книгу "Кобо Абэ. Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег - Кобо Абэ"

На эпитямском языке «юпкетчер», как объяснял продавец, означает не только название насекомого, но и слово «часы». Длина жучка полтора сантиметра, он принадлежит к семейству пластинчатоусых, тело черное, с коричневыми полосками. Других особых примет не имеет, разве что отсутствие лапок. Они атрофировались, так как насекомое, питаясь собственными экскрементами, избавлено от необходимости передвигаться. На первый взгляд может показаться сомнительным, что едой юпкетчера служат экскременты, представляющие собой отходы уже переработанной организмом пищи, но дело в том, что поглощение идет чрезвычайно медленно. И за это время размножившиеся бактерии успевают превратить экскременты в питательные вещества. Опираясь на круглое брюшко, напоминающее формой днище корабля, юпкетчер с помощью длинных крепких усиков беспрерывно поворачивается влево, ест и одновременно испражняется. Экскременты образуют точное полукружие. Начиная есть с рассветом, насекомое завершает еду с заходом солнца и засыпает. Голова юпкетчера всегда обращена к солнцу, его можно использовать как часы.

В прошлом местные жители не пользовались механическими часами. Им было трудно привыкнуть к движению времени вправо, а вращение стрелок, разбивающих день на равные доли вне зависимости от положения солнца, казалось им слишком уж примитивным и не внушающим доверия; даже теперь обычные часы они называют «юпкену», то есть «неюпкетчер», чтобы отличать их от настоящего юпкетчера.

Видимо, юпкетчер помимо практического применения обладает еще чем-то, что привлекает к нему людей. Наверное, почти полностью замкнутая экологическая система успокаивает исстрадавшиеся сердца. Постояльцы единственной на острове гостиницы «Юпкетчер», обнаружив у стены дома или между камнями, которыми вымощен двор, юпкетчеров (такой сервис — изобретение хозяина), замирают как вкопанные. Сохранилось даже предание о человеке, занимавшемся часовым бизнесом (существует две версии: по одной это был рекламный агент-японец, по другой — владелец часового завода из Швейцарии), который, вооружившись лупой, изо дня в день рассматривал юпкетчеров, и дело кончилось тем, что он, рехнувшись, набил рот собственными испражнениями и умер. Разумеется, эта история выдумана для привлечения постояльцев, но мне захотелось поверить в нее.

Местные жители не так уж увлечены своими юпкетчерами. Когда наступает сезон дождей и туристы покидают остров, способность бактерий восстанавливать питательность испражнений начинает снижаться, и движение времени замедляется. А раз в год, в период спаривания, юпкетчеры, служащие стрелками очерченных экскрементами циферблатов, взлетают с них в воздух, и время вовсе умирает. Оплодотворенные самки, махая перепончатыми крылышками, точно состоящими из мыльных пузырьков, неловко летают над самой землей и, выискав остатки старых испражнений, откладывают в них яйца. Так замыкается экологическая цепь, и время становится невидимым.

Однако, нельзя думать, что жители острова вообще отвергают время как таковое. Они понимают, что рано или поздно оно возродится.

Так я узнал, что существует насекомое, очень похожее на меня. Можно было предположить, что продавец издевается надо мной. Но ведь он видел меня впервые.

— Гляди-ка, такие козявки, а сердитые.

Мужчина-покупатель причмокивал языком, точно во рту у него была сушеная слива. Слюны полон рот. Спутница смотрела на него снизу вверх и, казалось, сосала леденец. Я подумал, что у нее, наверное, наоборот, часто сохнет во рту.

— Давай купим одного. Смотри, какой хорошенький.

Приятная, светлая улыбка — когда она улыбнулась, уголки рта чуть запали. Мужчина гордо вскинул подбородок и театральным жестом вытащил бумажник. Я тоже сразу же решил купить. В этом жучке я почувствовал что-то родное, словно вдохнул запах собственного пота. Если бы меня самого накололи на булавку, я бы превратился в весьма выразительный экспонат, не хуже юпкетчера. Двадцать тысяч — сразу и не сообразишь, дорого это или дешево, но у меня возникла уверенность: я обнаружил то, что давно разыскивал.

Юпкетчер лежал в коробке из прозрачного пластика, висевшей на двух натянутых крест-накрест нейлоновых нитках. Видимо, это сделали специально, чтобы жучка можно было рассмотреть со всех сторон. Если бы не остатки атрофированных конечностей, юпкетчера невозможно было бы отличить от обычного майского жука, которому оторвали лапки.

Вслед за мужчиной и женщиной я тоже заплатил и получил коробку, которую продавец посыпал сверху и снизу порошком, поглощающим влагу. Положив покупку в карман, я испытал такое блаженство, словно надел комнатные туфли.

— Интересно, сколько вы сегодня продали?

Возможно, мой вопрос показался продавцу бестактным, во всяком случае он ничего не ответил. Толстые линзы мешали увидеть выражение его глаз. То ли он действительно не расслышал, то ли сделал вид. Ветер разносил громкую, бравурную музыку.

— Не знаю, существует ли на самом деле остров Эпитям, вернусь домой, сразу же загляну в атлас… Может, вы меня просто разыграли.

На эти слова тоже ответа не последовало. Если розыгрыш, то очень уж ловок, ничего не скажешь. Я решил не задавать новых вопросов.

2. Можно нарисовать юпкетчера и сделать его символом нашей группы

В глубине торговых рядов было оборудовано место для отдыха — небольшое возвышение под тентом. Когда здесь устраивались концерты на открытом воздухе, оно, видимо, служило сценой. Рядом с прилавком, где можно было купить кофе гляссе и гамбургеры, торговали сладкой бобовой пастой со струганным льдом. Я заказал одну порцию. Сквозь сетку, ограждавшую крышу, пыльные ряды домов внизу казались обрывками старой рыбачьей сети. Вот-вот начнется дождь — вершины далеких гор заволокло темными тучами. Шум тысяч автомобильных моторов таял высоко в небе и, смешавшись с музыкой, несшейся из универмага, задыхался, как усталое лягушачье кваканье.

Плошка со льдом приятно холодила ладони. Все больше покупателей направлялось к выходу, но почти все места в закусочной были заняты. Я увидел свободный стул у столика, за которым сидел студент в темно-синей спортивной майке с напечатанными на ней белой краской буквами РО-РО-РО (я определил, что он студент, по длинным волосам, закрывавшим тонкую шею, и налитым кровью сердитым глазам). Он сидел, склонившись к миске с китайской лапшой, я попросил разрешения подсесть. Студент отправил в рот ложку лапши с горошинами льда и так резко поднял голову, что захрустели позвонки. Видимо, мой пристальный взгляд ему не понравился. Оценивающе смотреть на людей — дурная привычка, появившаяся у меня с тех пор, как я стал носить с собой «билеты на корабль». Я ведь для того и покидаю раз в месяц свое убежище, чтобы с предельной осмотрительностью подбирать нужных мне людей.

— Откопали какую-нибудь диковину?

— Какое там. — Затолкав в рот свисавшие с губ лапшинки, студент продолжал со злостью: — Все, что здесь выставлено, только и годится, чтобы детей дурачить.

— Юпкетчер тоже?

— Что?

— Юпкетчер…

Я достал из кармана прозрачную коробку и показал ему.