Читать книгу "Поединок со Змеем - Мария Семенова"

Перун ходил тогда в тонкой белой рубахе, скроенной из летнего облака. И крылатые жеребцы, мчавшие его в поднебесье, были белей лебединого пуха, белей морской пены и молока — храбрые кони с глазами, что драгоценные камни, с теплым дыханием и золотистыми гривами.

И каких только забав не придумывал молодой Бог! Собирал облака в стадо и пас, точно коров, доил наземь дождем. Вот почему передовые тучи грозы посейчас еще называют быками… А то представал пахарем, пряг коней в соху и вспахивал небесную пажить, разбрасывал всхожие семена… Или слал облака в полет белыми лебедями, сам же примеривал сизые орлиные крылья, пускался вдогон, а верные кони летели вослед, и кто скорей поспевал — неведомо никому.

А порою, задумавшись, тихонько гладил и ласкал мягкое руно облаков и пальцами, способными дробить камни, неуверенно, робко лепил из них девичий стан и лицо. Но скоро смущался, развеивал собственное творение без остатка и снова мчался по небу, хмелея от бешеной скачки, и гром рассыпался из-под копыт жеребцов.

Говорят еще, в те далекие времена в чистых северных реках было дна не видать из-за раковин, корявых чашуль. Они не умели ходить и держали свои створки открытыми, надеясь, что в них попадет какая-нибудь съедобная мелочь. Перуновы молнии пугали смирных жительниц дна, и они при грозе поспешно захлопывались; но нередко бывало, что зарево молнии успевало проникнуть сквозь воду и отразиться в зрачках. Проморгавшись, чашуля обнаруживала в своих створках маленькую жемчужину. Вот почему эти раковины

до сего дня так и называют — жемчужницами.

А братец Огонь поспевал, как умел, за старшими: где пожарче пригреет Даждьбогов солнечный луч — Огонь тут как тут, вертится любопытно. Где высечет искру Перунова золотая секира — там тотчас и его рыжая голова, увенчанная прозрачным дымком.

ЛЮДИ

Молодечество кипело в крови у юных Богов, искало дела по силе. Затевали, случалось, Даждьбог и Перун скачку-забаву на весь день от утреннего Океана до самых закатных пределов. Мчался высоко в небе Солнце-Даждьбог, золотым огнем сиял его щит, вились гривы коней, мелькали спицы колес. Летел в тучах Перун, когда верхом, когда в колеснице — задорно гремел катящийся гром, звенели на ветру хвосты скакунов: где пометут ими — тотчас луг расцветет, где скоком скакнут — озеро, либо колодезь, либо гремячий родник. Когда один, когда другой успевал первым к закату. То величественно-прекрасный Даждьбог в золотом плаще и расшитых одеждах, то Перун с его рыжей вздыбленной бородой, босоногий, с продранными локтями. И не сказано, чтобы хоть раз братья поссорились. А следом прибегал запыхавшийся Огонь.

И вот как-то Даждьбог и Перун уселись на ласковые колени Земли и придумали мериться: кто скорее докинет рыжего братца до того трухлявого влажного пня, Солнце своим палящим лучом или Гроза рдеющей молнией. Позвали Огонь, а он и не откликается. Наконец сыскали мальца. Взял он, оказывается, звонкую радугу — тугой лук брата Перуна, — обвил льняной

тетивой деревяшку, вложил острым концом в пустой сучок на другой — и знай себе крутит. И уже кудрявый дымок завивается там, где дерево касается дерева.

— Горячо, — потрогал и удивился Даждьбог.

— Дай-ка мне, — сказал Перун.

В его сильных руках дело быстро пошло. И вот уж Огонь глянул на братьев из щели между поленцами, едва не сжег тетиву. И тут капля пота

упала со лба Перуна прямо на деревяшки, и показалось, будто они сонно шевельнулись в руках…

— Самое первое пламя, — сказал задумчиво Даждьбог, — возгорелось между нашими Матерью и Отцом, когда они полюбили друг друга. Из того пламени мы все родились, оно сияет и в Солнце.

— Из него же все мои молнии, недаром в них жизнь, — ответил Перун.

И тут уж они не стали тягаться, кому первая честь: разом вскинули ясный щит и золотую секиру, в два голоса вымолвили заклятие, и двойное сияние на миг ослепило даже их, Богов. А потом увидели братья, как разогнулись два корявых сучка, становясь двумя стройными нагими телами, зашевелились, раскинули руки, впервые вздохнули, потягиваясь и просыпаясь, медленно раскрыли глаза…

— Мужчина и Женщина, — сказал тихо Огонь. — Какие красивые!

— И как похожи на нас, — добавил Даждьбог. — Это не звери, не птицы, не рыбы… назовем их Людьми.

А Перун притянул к себе меньшого братца, широкой ладонью пригладил огненные вихры:

— Пора и тебе приниматься за дело. Даждьбог — всему миру светлое око.

Я лью дожди и затепливаю жизни. А ты стань самым главным для этих двоих. Будь им Огнем Любви, Святым Огнем Очага. Гори между ними, пока стоит этот мир.

На том порешили, и рыжекудрый остался с Мужчиной и Женщиной, изумленно глядевшими друг на друга… А Перун и Даждьбог снова поспешили на Небо, к своим застоявшимся скакунам: не дело замирать Солнцу, негоже клокотать на одном месте могучей грозе. Но говорят, Перун потом пробовал, не получится ли с чем-нибудь еще, как с деревяшками. И один раз повезло: попался в руки кусочек кости Земли, желвак бурого кремня. Мигом треснул крепкий камень в пальцах Бога Грозы, вылетела искра, явился быстрый Огонь. От тех половинок кремневого желвака тоже повелся род Людей, и они даже числят себя старше древесных, ведь камни старше деревьев. Два племени частью смешались, слились, как дерево и валун, прижавшиеся друг к другу. Но в иных слишком прочно засело родство с камнями и скалами, и так появились первые Великаны. Вот почему иногда бают, будто в прежние времена Люди были куда больше и сильнее теперешних, а о рослом да крепком поныне скажут: ишь вымахал великан!

А те, чье племя пошло от дерева, до сих пор возводят себя кто к сосне, кто к дубу, кто к белой березе. Бывает, слабых детей несут в лес, расщепляют крепкий ствол и трижды проносят ребенка в рану насквозь:

— Забери, деревце, немочь, поделись статью и силой!

Потом стягивают расщеп, и выздоровевший всю жизнь заботится об избавителе, советуется с ним, ухаживает, поливает. А старцы на склоне дней, случается, просят светлых Богов превратить их в деревья, и те не отказывают, коль заслужил человек. Оттого слывут иные деревья праведными: подле них оставляют людей недуги, возвращается душевный покой.

РОД И РОЖАНИЦЫ

И вот еще какое диво посчастливилось увидеть юному миру. Земля и Небо так сильно любили друг друга, что их любовь ожила как отдельное существо — и тоже, подобно им самим некогда, тотчас распалось надвое, на Любовь Женскую и Мужскую, ибо одной недостаточно — любящих всегда двое.

Бог Род, Мужская Любовь, стал даровать приплод и потомство всем дышащим тварям, и Люди скоро выучились его почитать: стали делать изображения и вкладывать в свадебные заздравные чаши, на счастье и многочадие новой семье. Это Род, говорили, выращивает деревья, это он грудами мечет с небес кремневые камешки, из которых родятся упорные и сильные Люди. Это он — Свет Небесный, без которого Солнце плыло бы одиноко, как звезда в черноте. И сколько всего нареклось его именем — не перечесть: урожай, народ, родина, роды…