Читать книгу "Когда зацветет сакура… - Алексей Воронков"

Часть первая

Глава первая

1

Получив накануне телефонограмму с требованием немедленно явиться в особый отдел, Жаков недовольно поморщился. «Ну что за спешка? – подумал он. – Неужто нельзя было подождать? Ведь выходной на носу. Выходит, поход с женой в офицерский клуб откладывается? А Нине так хотелось потанцевать…» Впрочем, за эти последние годы он уже привык ко всему. Скажи ему сейчас, что он должен лететь на Северный полюс, – и это бы проглотил. Человека, который еще недавно в составе разведывательно-диверсионных групп совершал глубокие рейды в фашистский тыл, наверное, уже ничем нельзя было удивить. Тем более напугать. Но сейчас война закончилась, и лететь ему никуда не придется. Разве что домой…

Оставив ординарца охранять дом, Алексей сел за руль своего служебного «виллиса» и под покровом ночи отправился в путь. Время было тревожное, поэтому приходилось быть осторожным.

В Пхеньян, где располагался отдел контрразведки СМЕРШ, он приехал рано утром, когда еще были безлюдными рыночные площади. Обогнав деревенских торговцев зеленью, которые, выстроившись в длинный цуг, привычно катили свои тележки с овощами по размытой дождями дороге, он, не сбавляя скорости, въехал в город. Тишина. На пустынной мостовой, где еще только-только проклевывалась жизнь, мирно расхаживала тощая общипанная курица. Эта сермяжная картина развеселила Алексея, и он улыбнулся. Хорошо-то как! Будто бы и не было этой войны. Будто бы так и было всегда… «Как же быстро мы привыкаем к хорошему и забываем про все свои беды! – думал капитан. – Наверное, только это нас и спасает. Иначе бы сердце не выдержало, обливаясь кровью недобрых воспоминаний».

«Какая все-таки странная эта жизнь, – думал Алексей. – Казалось, живи себе и радуйся – так ведь нет. Все воюем, воюем… И так – веками… Но почему?.. Почему люди не могут жить без того, чтобы убивать друг друга, чтобы приносить горе в чужие семьи и взамен самим страдать от потерь? Или это уже закономерность? Но ведь человек – сам себе Бог! Ему все подвластно в этом мире, отчего же он тогда не сделает так, чтобы зло навсегда уступило место добру? Или же мы еще находимся на такой низкой ступени развития, что не понимаем, что творим?..»

Было по-осеннему свежо. Как-никак конец сентября, когда с гор нет-нет да повеет прохладой или небо вдруг затянет тучами и прольется дождь. А то и с моря потянет сыростью, которую принесут с собой сизые густые туманы. Бывают и шквальные ветры – это море, почувствовав близкую зиму, начинает гулять штормами, прогоняя на берег многочисленных рыбаков.

Вот и сейчас откуда-то вдруг налетел холодный ветерок – и сразу стало неуютно. А говорят, тут и летом так. Днем жарко, а по утрам туман бродит по улицам, оседая сыростью на мостовых и стенах домов. Не случайно корейцы издревле называют свою родину Чосон – Страной утренней свежести.

Пхеньян – город немаленький, однако он скорее был похож на большую деревню. Дома одноэтажные, глинобитные, а то и просто дощатые. Попробуй перезимуй в таких. А ведь как-то же зимуют. В общем, бедность – не приведи господи. И среди этой неприкрытой многовековой убогости, словно островки добротной жизни, – административные здания бывшего оккупационного режима и жилые дома японских колонистов да местной знати. Теперь, после того как японцев прогнали, в большинстве из них разместились государственные учреждения, в том числе Центральный Комитет Трудовой партии Кореи, городская управа и управление народной милиции.

Поплутав по узеньким кривым улочкам, Алексей наконец добрался до центра города, где в небольшом тупичке приютился трехэтажный особняк из красного кирпича, у входа в который стоял часовой. В нем разместились службы военного гарнизона и городская военная комендатура; здесь же находился и особый отдел – одно из структурных подразделений Управления контрразведки СМЕРШ Приморского военного округа.

На подъезде к зданию была небольшая площадка, где стояли трофейный «оппель-адмирал», на котором ездил начальник гарнизона, и дежурный «виллис».

Оставив автомобиль на стоянке, Жаков показал часовому удостоверение и прошел в здание. К его удивлению, там уже вовсю кипела казенная жизнь: кто-то бегал по коридору с какими-то папками, кто-то громко разговаривал по телефону или уже с утра давал нагоняй подчиненным. Алексею не впервой приходилось бывать здесь, поэтому он без труда отыскал кабинет начальника особого отдела. Полковник Дудин был на месте.

– Подождите, товарищ капитан! – сказал Жакову дежуривший в приемной помощник Дудина старлей Пахомов. – Я сейчас доложу о вас начальнику.

Дудин долго не заставил ждать.

– Ну проходи, проходи, Алексей! – вставая ему навстречу и протягивая руку, дружелюбно произнес он. – Рад тебя видеть… Ну как ты? Нормально добрался?

– Да… все хорошо… – коротко ответил Алексей. Человеком он слыл серьезным и немногословным. Скорее всего, причиной тому – тяжелое сиротское детство, где приходилось не жить, а выживать, отсюда и эта не по годам серьезность. А ведь и тридцати еще не было. Но это фактически, по документам же этот самый тридцатник он еще в марте отметил, перед самым концом войны. Когда-то, чтобы его, четырнадцатилетнего пацана, взяли учеником на завод, он попросил председателя сельсовета приписать ему в документе два года – тот за два куриных яйца и приписал.

С Дудиным они вместе работали почти с самого начала войны. Полковник помнит, как Жаков пришел к нему в особый отдел бригады совсем «зеленым» лейтенантом. Его еще тогда не успели переобмундировать, поэтому на нем была энкавэдэшная форма – зеленая гимнастерка с шевроном на рукаве и «шпалой» в петлице, синие галифе, хромачи, на голове – фуражка с синим верхом и красным околышем. Все это он в тот же день сменил на обыкновенную армейскую полевую форму.

Вначале Дудин подумал, что Алексей – новичок в их деле, но, как оказалось, за его плечами уже был некоторый опыт оперативной работы: после окончания в сороковом году свердловской школы Главного управления госбезопасности его направили уполномоченным в Куйбышевское областное управление НКВД, где он и встретил войну. А когда Дудин познакомился с Жаковым ближе, когда узнал, что это за человек, то и вовсе проникся к нему уважением. Парнем тот был смышленым, рассудительным, а главное – у этого бывшего беспризорника был богатый жизненный опыт. А таких Дудин любил – у самого была непростая биография.

За свои неполные пятьдесят ему столько пришлось пережить всего, что иным бы этого с лихвой хватило на целую жизнь. Он и в революции участвовал, и в Гражданскую воевал. Потом были народные стройки… Строил Днепрогэс, Комсомольск-на-Амуре. Позже по комсомольскому набору попал в органы. Этот период он не любит вспоминать. Говорит, много ошибок было в их системе, а как-то в разговоре с Алексеем и вовсе высказал крамольную мысль. Дескать, за те ошибки с них еще когда-нибудь строго спросят, потому как это великий грех – изводить людей, пусть даже эти люди были трижды не правы.

За спиной подчиненные называли Дудина дедом. С ними он вел себя уважительно, всех знал по имени-отчеству. Более того, он знал, как зовут их жен, родителей, братьев, сестер, а у кого были дети, то и детей. В общем, человеком он был внимательным и чутким, хотя и требовательным. Он не спускал тем, у кого были постоянные просчеты в оперативной работе, тем более, кто злоупотреблял своим положением или нарушал воинскую дисциплину.