Читать книгу "София - Павел Пирлинг"

В то время как христианский мир соединился на Ферраро-Флорентийском соборе в 1438 и 1439 годах, наиболее замечательную роль играл там Виссарион. Красноречивый и ловкий, пламенный патриот и тонкий богослов, умеющий владеть людьми и пером, митрополит Никейский в высокой степени содействовал величественному делу, которое так метко называют «обручением Востока с Западом». Но булла Евгения IV, прочитанная Виссарионом по-гречески под сводами, воздвигнутыми Брунеллески, ограничивалась вопросами веры и догматами; роковой ход событий вызывал политические вопросы крайней важности. Из глубины Азии грозная сила вторглась на Балканский полуостров. Уже печальные имена Коссово и Никополя стояли в военных летописях турок. Южные славяне частью стонали под игом неверных. Первая неудача под стенами Византии только воспламенила ярость свирепых завоевателей: ислам стоял на страже у Босфора и пожирал взором свою слабеющую добычу.

Император Иоанн VIII Палеолог чувствовал грозность опасности и, оспаривая условия религиозного мира с Римом, все-таки требовал от Запада помощи против турок. Можно ли было льстить себе надеждою на успех, не будучи опрометчивым?

Дух Крестовых походов мало одушевлял Европу в XV веке: Германия тратила силы в феодальных спорах и вверяла свою судьбу слабому Фридриху III; Франция Карла VII, занятая Столетней войной, не была Францией, полной энтузиазма, как при Людовике Святом. Венецианская синьория замкнулась в осторожном выжидании; Испания боролась с маврами. Тем не менее на голос папы Евгения под знамя святого Петра стекались воины всех народностей; несколько галер появилось в Средиземном море, кардинал Чезарини был послан проповедовать крест в Венгрию; балканские славяне горели воинственным жаром. Уже стали пробуждаться надежды на успех, как вдруг варнский погром лишил мужества самых храбрых. Николай V, меценат гуманистов, страстный друг литературы и искусств, перестраивавший Рим на свой счет и полагавший основание Ватиканской библиотеки, тем не менее продолжал дело Евгения IV, возобновляя призыв государей к союзу против турок и расточая, в случае надобности, пособия из папской казны. Решительная минута в самом деле наступала: вблизи Галаты крепость Богаз-Кессен возвышалась как угроза и вызов. Раз международное право было дерзновенно попрано, нужно было взяться за оружие и принять неравную борьбу. Император Константин Драгез нашел в себе на краю пропасти и гордость Цезаря, и пыл героя. Ни его благородные речи, ни его отчаянное сопротивление не могли спасти Константинополя. Магомет II окружил город, дикая количественная сила восторжествовала над мужеством осажденных, Святая София была осквернена, имя Аллаха прозвучало под ее сводами. В течение трех дней город был предан огню и мечу и отдан на разграбление разнузданному войску.

С падением последнего оплота Византийской империи избыток бедствия налагал новые обязанности на народ, подвергшийся такому ужасному испытанию.

Страждущее отечество требовало быстрой помощи: решительный Крестовый поход против турок сделался предметом непрестанных забот Виссариона, глубоко преданного своей стране и неутомимого борца за унию с Римом. Участник тайных папских совещаний, кардинал Византийский развивал там средства пробудить Запад от его оцепенения и сделал популярным святое предприятие. На конгрессе в Мантуе он расточал свое красноречие и свое знание, чтобы воздвигнуть новых Маккавеев на защиту Пелопоннеса; папский легат в Германии и потом в Венеции, имевший более удачи и лучше принятый в городе лагун, чем в Нюрнберге, Вормсе и Вене, он стал благодаря своим талантам и своей деятельности душой христианской конфедерации и апостолом возмездия. Смелость проектов не пугала его, лишь бы только возрожденная Греция осталась верна Флорентийскому акту. В кругу этих идей, преследуя постоянно одну и ту же цель, он содействовал сближению, богатому важными последствиями: мы разумеем брак Ивана III, великого князя Московского, с наследницей Палеологов, последним отпрыском последней византийской фамилии.

Чтобы разобраться в сцеплении событий, нужно вернуться к 1453 году. Когда знамя пророка было водружено на Босфоре, принцы Дмитрий и Фома, братья героя Константина, находились в Пелопоннесе. Но господство их там было не прочно: братоубийственная и кровавая борьба, алчность Магомета ускоряли роковую развязку. Вскоре Дмитрий, жертвуя своей честью, отдал дочь свою в гарем султану, чтобы получить ничтожное и позорное вознаграждение. Более гордый и лучше настроенный господарь морейский Фома, когда у него истощились средства и силы, предпочел позору страдание добровольного изгнания. Уже давно находился он в сношениях с Римом, Венецией и Флоренцией. За неимением помощи людьми и деньгами ему расточали по крайней мере сладкие речи. Да к тому же итальянские государи, на которых все ближе надвигалась опасность, не нынче-завтра могли увидеть себя вынужденными взяться за оружие против турок. Оттого-то Фома рассудил отправиться в Италию. Оставив в Корцире, ныне Корфу, свою жену и детей, он отправился в Анкону 16 ноября 1460 года. Бывшая с ними драгоценная святыня обеспечила ему благосклонный прием в Риме: перед тем как покинуть Патры, он взял главу святого Андрея, почитаемого в этом городе. Лишь только весть об этом распространилась, западные государи наперерыв принялись оспаривать друг у друга честь владения святыми останками и делали господарю соблазнительные предложения, но он, уступая настояниям Пия II, предпочел Рим. Весь город отправился навстречу апостольской главе, которая с торжеством была положена в церкви Святого Петра 13 апреля 1462 года. Энтузиазм народа, сбежавшегося со всех сторон в громадном количестве, равнялся только блеску религиозного торжества; никогда еще, насколько запомнит людская память, не расточалось столько пышности. По этому случаю кардинал Виссарион, рядом с которым находился старый и немощный кардинал русский[2] Исидор, произнес красноречивое слово, показавшееся слишком длинным только образованному Энею Сильвию и заключавшееся горячим призывом к Крестовому походу. Такова должна была быть, по мысли папы, истинная цель этого внушительного торжества.

Отблеск доброго настроения, вызванного этими празднествами, пал на господаря морейского. Рим всегда был убежищем для государей, лишенных короны; этот род гостеприимства входит в папские традиции. Фома был помещен на счет папы в Санто-Спирито в Сассии, обширном здании, расположенном в Леоновом квартале (Cite´ Le´onine) саксонского происхождения VIII века, содержащего церковь, школу и госпиталь. Ежемесячное содержание в 300 золотых экю было назначено принцу, лишенному всех средств к существованию; кардиналы прибавили еще 200; этого было достаточно, при некоторых маленьких других пособиях, для скромной жизни.

В знак благоволения, чтобы сделать Фоме менее горьким хлеб изгнания, папа дал ему золотую розу, которая дается ежегодно какому-нибудь государю за услуги церкви. Исключая этих материальных подробностей и нескольких заметок дипломатов, мы имеем только беглые намеки Виссариона насчет пребывания господаря в Риме. Несчастие сблизило этих двух сынов Востока: отселе кардинал будет другом и поверенным несчастного отца, заботившегося о судьбе нежно любимых детей. Испытания Фомы в Италии длились не долго: 12 мая 1465 года он мирно почил на руках верного Виссариона. Смертные останки принца были погребены в склепе Святого Петра. Его черты, замечательной красоты, были воспроизведены, по словам одного витербского летописца, по приказанию папы, в статуе святого Павла, предназначенной украшать лестницу Ватикана[3].