Читать книгу "Ледяной клад - Сергей Сартаков"

Максим ножом ворошил картошку на сковороде.

Михаил порывисто раздувал ноздри - так вкусно било в нос жареным салом.

- Так оно и есть. При таком морозе обязательно все вымирает, - сказал Максим и переставил смачно журчащую сковородку на стол. - Я тебя предупреждал: не ходи.

- Не ходи! А я, брат, так считаю: для человека погода значения не имеет. Что тебе когда положено, то и делай. В мороз ли, в пургу. Силу характера иначе как приобретешь? Стоило нам с тобой ехать сюда, если только возле печки отсиживаться, - он всунул босые ноги в полуботинки и перебрался вместе со скамейкой к столу.

- Если бы, понимаешь, у меня руку не разбарабанило...

- А это другое дело. Тут - сам дурак, - Михаил кривился: картошка обжигала ему рот. Он глотал ее с придыханием, как пьют неразведенный спирт. Глотал и постукивал себя по гулкой груди. - Дурак, говорю. Что такое грязь и микробы, тебе объяснять нечего. Побоялся маленькой боли - теперь с большой походи.

Он говорил очень громко - бывают от природы такие горластые парни, и Максим все время оглядывался на дальний угол, куда едва достигал от стола свет семилинейной керосиновой лампы. Из-под одеяла там теперь торчал белым пятнышком кончик носа. А Михаил знай отваливал от буханки ржаного хлеба ломоть за ломтем, выскребал подчистую сковородку, с присвистом тянул из эмалированной кружки чай и не обращал на Максимовы взгляды никакого внимания.

- До сих пор по всему телу мурашки бегают, - говорил Михаил, поглаживая плечи и грудь. - Выползают откуда-то изнутри. А знаешь, вообще-то действительно можно бы в тайге и замерзнуть. То есть полностью, до смерти. Помнишь, у Джека Лондона...

- Ты бы малость потише, - попросил Максим.

Михаил поутюжил ладонью свой длинный нос. Видимо, сообразил.

- А какая неволя его к нам закинула? - все же немного снижая голос, спросил он.

Максим пожал плечами.

- Видал с Ингутом что делается? Буровит, наледь по колено. От метеопункта к рейду прямая тропа, да попробуй пройди сейчас через реку по ней. Там тоже такая картина.

- Так ведь пока лед не закрепнет, дороги и здесь не будет! Не понимаю: от метеопункта человек вышел к Ингуту, видит - на тот берег ходу нет. Зачем же зря шагать сюда?

- На лыжах.

- Хотя бы и на лыжах! Теперь надо тащиться ему и еще дальше, на мост. А через Каменную падь, кто не знает, к мосту напрямки ни за что не пройдешь. Фью! Придется делать загогулину километров в пятнадцать. Не завидую. И чего понесло человека?

- Она говорит... - шепотом начал Максим.

- Она?!

- Ну да... Едва до нас добралась. Лыжни-то нету, прямо по сугробам брела, замучилась. Щеки себе поморозила.

- Бабы! - отвернувшись, с презрением, сказал Михаил. - Нет чтобы от Ингута сразу домой вернуться, поперлась черт-те знает куда!

- Она говорит, ей, хоть убейся - сегодня на рейд было нужно. Понимаешь, она оттуда к родителям в гости ходила. На метеопункт.

Михаил скривил губы, легонько свистнул.

- К богине погоды! К мамочке! Лиленька или Светочка?

- Назвалась Феней.

Оба они сидели теперь лицом к печке и почему-то низко наклонясь, столкнувшись плечами, а говорили в конце концов не очень-то тихо.

- Та-ак... Феней. Выходит, Федосьей? - насмешливо протянул Михаил. Хоть и Федосья, а на тонких ножках. До нас дошла - уже умаялась, обморозилась. А дальше что? Будет ждать оттепели? - Он распрямился, зевнул и только тут заметил валенки гостьи, которые сушились на табуретке по другую сторону печки. - Так и есть: пимишки - двадцать четвертый размер. - Махнул рукой. - Макся, ты ее на мою постель положил, я на топчане ежиться не стану - лягу на твою. А ты ступай на топчан.

И оба враз повернулись, услыхав позади себя шорох. Девушка стояла возле койки и надевала на себя полушубок, заправляя под мышки концы большого вязаного платка.

- Чшш! - зашипел на друга Максим. И - к девушке: - Фенечка, извиняемся. Мы, кажется, вас разбудили?

- Да ничего, не беспокойтесь. Я проснулась давно.

Она прошла мимо, сняла с табуретки свои валенки и не спеша, как следует обернула портянками ноги, обулась. Лицо у нее после сна или, может быть, оттого, что опалило его морозом, было малиново-красным, как пятна на чугунной печке.

- А это вот и есть тот Мишка - товарищ мой, - как само собой разумеющееся, сказал Максим и подтолкнул друга.

Михаил промычал что-то вроде: "Ну, да, это я самый". Но девушка никак не отозвалась на эти слова, продолжала спокойно одеваться, застегиваться, завязываться. Потом вернулась к постели, вынула из-под подушки небольшой сверток, сунула его себе за пазуху и пошла к двери, на ходу подтыкая получше платок.

- Вы куда?!

Открылся черный просвет двери, и в него сразу туго ударила волна белого морозного воздуха, заслонив собой Феню. Максим кинулся за ней вслед. Но Михаил перехватил его.

- Дурак! - сказал он сострадательно. - Вы куда?.. Кто же об этом спрашивает! Может, по надобности. И он, как-то нарочито небрежно, вразвалочку и громко зевая, прошел к Максимовой койке, отогнул одеяло, сбросил полуботинки.

Максим сделал круг по избе, по пути втолкнул в печку крупное, суковатое полено и остановился у окна, заметанного толстым слоем узорчатого инея, вслушался.

- Нет, понимаешь... - настороженно сказал он, всей пятерней взъерошивая волосы. - Понимаешь, нет... Она ведь надела лыжи!.. Пошла!..

И действительно: стало слышно, как защелкали и запели лыжи на скрипучем снегу, огибая поляну перед домом в направлении Ингута.

- Это все ты! - заорал Максим. - Закупается ведь в наледи!

Михаил потянулся, зевнул еще громче.

- Ну и черт с ней! Если такая дура. С умом-то кто в воду полезет? А потом восемь километров до рейда в мокрых валенках переть. Да ее через пять минут морозом схватит.

- И схватит! Конечно, схватит, - Максим в волнении кружился по избе. Понимаешь, в сердцах разве соображает человек?

- Небось сообразит. Не сунется в воду, не думай! В обход на мост пойдет.

Ровное поскрипывание лыж на снегу становилось все отдаленнее, глуше, но в то же время прохватывало обоих парней, как визг гвоздя, когда им царапают по стеклу. Михаил зло стиснул челюсти и сжал кулаки.

Максим не видел этого, бодал лбом оконную раму, хотел проталить дыханием в пушистом инее хотя бы глазок.

- Д-да, если и в обход... Что - мост? - сказал он, запинаясь. Д-далеко. Ночь. Т-такой мороз. Погибнет...

Михаила вдруг взорвало. Он метнулся и - раз, раз! - саданул кулаком в подушку, на которой перед этим спала девушка.

- У-ух! Ну, я ей, этой Федосье... - свирепо выкрикнул он, вталкивая без портянок ноги в валенки, натягивая как попало стеганку, шапку, рукавицы. Уши начисто оторву! Нос сворочу, чтобы...