Читать книгу "Вокруг денег. Сарактическая проза - Алексей Мефодиев"

В довершение всего этот эстет разбирался в философии: запросто мог прочесть лекцию о непримиримом противостоянии стоицизма эпикурейству в древнем Риме или же конфуцианства даосизму в древнем Китае. Однако повседневный круг его общения, связанный с бизнесом, обычно не предполагал углубленных бесед на эти темы.

Мы расположились на террасе ресторана, откуда открывался великолепный вид на безмятежное море. Ласковое солнце конца октября, на небе ни облачка, легкий бриз – что может быть лучше для необременительной дружеской трапезы?

Сергей находился в приподнятом расположении духа. Глядя на нависающие высотки Монако, он слегка потянул носом воздух и произнес:

– Чувствуешь?

– Что? – спросил я.

– Как что? Запах денег! – улыбнулся он.

Я рассмеялся в ответ.

Подали устрицы, мы подняли бокалы вина.

– За встречу, – произнес Сергей.

И пусть материалисты осудят меня, но в следующий момент я словно кожей ощутил нечто подобное дуновению теплого ветра – на меня определенно что-то надвигалось сзади.

– Какая встреча! Кто бы мог подумать! – раздался уверенный женский голос.

Я с любопытством поднял голову. К нашему столику, словно вихрь, подлетела энергичная молодая особа приятной наружности. Она была одета с большим вкусом – ничего лишнего. Приталенный пиджачок и облегающие брюки подчеркивали достоинства ее фигуры. Светлые волосы были элегантно подобраны в подобие милого хвостика. Минимум хорошо продуманной косметики. И, конечно же, никаких украшений для этого времени суток. Ну, разве что скромное элегантное кольцо с бриллиантом в несколько карат, словно забытое на ее безымянном пальце со вчерашнего бала.

– Катя? – удивленно молвил мой хорошо воспитанный друг, поднимаясь со своего стула, очевидно, несколько обескураженный ее неожиданным появлением.

– Ты совсем не рад меня видеть? – в выразительных глазах дамы отразилась неуверенность и беззащитность. И у меня, как у собаки Павлова, тут же возникло смутное рефлекторное желание как-нибудь приободрить прекрасную незнакомку, чем-то стать ей полезным. Мой друг меня опередил:

– Ну что ты! Ты же знаешь: встреча с тобой для меня всегда праздник. Просто я не ожидал… – он был, как обычно, любезен.

– Лгунишка! – ее уста снова растянулись в лучезарной улыбке победительницы, а рука уверенно легла на лацкан пиджака Сергея.

– Представь же меня! – в голосе Кати уже слышались властные нотки, не оставляющие места отходу.

– Совсем забыл. Мой хороший товарищ Алексей.

Катя обратила ко мне свой ясный взор и протянула руку.

– Польщен, – привстал я со стула в полупоклоне и добавил: – Вы присоединитесь к нам?

– Конечно, если только ты не против, – потупив очи, Катя повернулась к Сергею, словно покорная рабыня к своему господину.

– Ну что ты, – улыбнулся Сергей, хотя в его интонации и не звучало чрезмерного рвения. Мне даже показалось, что он подавил зевоту.

Мы крикнули официанта, принесли дополнительный стул и еще дюжину устриц. Катя расположилась за нашим столиком с естественной грацией пантеры. Она была исключительно предупредительна, любезна и обаятельна. И уже совсем скоро я поймал себя на мысли, что не чувствую никакого стеснения, хотя в подобных ситуациях, увы, такое со мной случается: я частенько тушуюсь в обществе малознакомых красивых женщин. Что до беседы, то Катя, казалось, могла без труда говорить обо всем на свете. Однако особый энтузиазм пробудился в ней, когда она заговорила об увлечениях моего друга.

– На прошлой неделе в Париже я случайно забрела на выставку Анри Руссо.

– Где же? – оживился Сергей.

– В музее д’Орсе, конечно.

– Вам нравится наивное искусство? – продемонстрировал я свою осведомленность, хотя в живописи не большой знаток.

– Мне – да. Я без ума от него. А вам?

– Я, вообще-то, больше поклонник традиционной школы.

– Что вы под этим подразумеваете? Маньеризм, классицизм, барокко?

– Ну, – смешался я, – мне больше по душе Репин, Васнецов. Я бы особенно выделил Куинджи.

– Куинджи – да. Пожалуй, соглашусь, гений. А Репин, Васнецов, Серов – это все повторение того, что было создано до них в Европе. Поэтому-то русская живопись девятнадцатого века так дешево стоит.

– Где? – ляпнул я и тут же подумал, что снова оплошал.

– Ну, прежде всего, на аукционах, конечно. Хотя я, в целом, понимаю вашу иронию, – непринужденно журчала Катя, – дело не в цене. Из того, что Малевич стоит дороже Вермеера, вряд ли можно сделать вывод, что один лучше другого. Что до авангарда, то любовь к нему неминуемо возникает, если долго увлекаешься, как вы выразились, традиционной живописью. С этого обычно все начинают. Но все развивается и требует новых форм выражения. Появляются сначала импрессионисты, им на смену идут пуантилисты, – как вам, кстати, Сёра? Нравится? – потом супрематисты, кубисты. И так далее, все большее усложнение формы. Понимаете, о чем я?

Я заметил, как в голосе прекрасной дамы зазвучала страсть, а она между тем продолжала: – В музыке, между прочим, та же история. Нельзя же слушать всю дорогу одного Моцарта с Бетховеном! Им на смену неизбежно придет романтизм Рахманинова и импрессионизм Равеля с Дебюсси. А там уже и до Берга с его экспрессией рукой подать. Все развивается. Но везде есть свои параллели. Ведь как похожи «Крик» Мунка и концерт для скрипки с оркестром 1935 Альбана Берга? Что скажете?

Отвечать мне не было никакого резона, так как я чувствовал, что вся эта экспрессия направлена отнюдь не в мою сторону.

– А помните картину Мунка «Три возраста женщины»? Разве это не чудо! – глаза Кати горели дьявольским огнем.

– Смотри только, моя дорогая, как бы усложнение формы самым парадоксальным образом не привело тебя к ее упрощению. Вспомни о всем известных символах эпохи, – шутливо заметил Сергей.

– Ты имеешь в виду какого-нибудь Энди Уорхола с его банками кока-колы? Нечего сказать – символ эпохи! – ухмыльнулась Катя.

Сергей в ответ весело рассмеялся. Беседа нравилась ему все больше и больше. Он жил этими категориями, ценил авангард в самых разных его проявлениях и, как и его знакомая, не считал произведения Энди Уорхола искусством.

– Но вернемся к примитивизму. Когда я бродила по выставке Анри Руссо, то невольно вспомнила о том, что сама знакома с выдающимся, но малоизвестным художником нашей современности, – при этих словах мой товарищ слегка зарделся. А Катя тем временем плела свою паутину.

– Мысли мои были не случайны. Анри Руссо тоже не был профессиональным художником, но лишь простым таможенником. Он даже никогда не бывал в джунглях Африки, которые столь живо изображены на его полотнах. И вот, прошли десятилетия после его смерти – он стал всемирно известен! И ты, Сергей, как и Руссо, не профессиональный, но талантливый художник. А талант – это главное. Этому нельзя научить в школе. Ты будешь известен, я уверена. За тебя и твое творчество! – и она торжественно подняла бокал.