Читать книгу "Синяя курица счастья - Елена Логунова"

Кстати, да, я еще и немного поэтесса.

— Черные глаза! Вспоминаю — умираю! — голосом, очень похожим на медовый баритон Рюриковича, заныл в моем телефоне певец Айдамир Мугу, сообщая о звонке царь-босса. — Черные глаза! Я только о тебе мечтаю!

— Почему опять я? — прохныкала я в трубку, осторожно, чтобы не свалиться вниз, перевернувшись на вагонной полке с боку на бок. — Ну, Рубен Юрикович! Нельзя для разнообразия помечтать о ком-нибудь другом?!

— Вай, Наташка, какой ты сэрдитый! — заржал начальник. — Маладой, красивый дэвушка, зачэм такой злой? Радоваться надо, когда тибэ мужчина звонит, дэньги давать хочэт!

— А к деньгам в придачу что? — с подозрением спросила я, не поддаваясь на лесть и провокации. — Небось гадость какая-нибудь, раз вы звоните курьеру, который еще даже не вернулся из командировки. Что, кроме меня, бедной, послать уже некого, все остальные куда-то послали вас?

— Вай, какой ты, Наташка, нэдовэрчивый и вредный! — посетовал Рюрикович с тяжким коровьим вздохом. — Но у-у-умный… Мамой клянусь, не звонил бы тибэ, но никто другой на рейс не успеет. Только ты адын, Наташка! Только ты!

— Так за срочность и эксклюзивность надбавочку надо бы! — напомнила вредная я. — Что за заказ-то? Куда лететь, чего везти? Надеюсь, не анализы в баночке?

Про баночку я, конечно, для красного словца сказала, хотя пару раз что-то подобное уже было: срочно-обморочно перевозила я какие-то медицинские препараты и биоматериалы. Один раз — от нас в Тель-Авив, второй — из Штутгардта к нам. Ничего особенного, груз спокойный, ежики с хорьками в транспортировке куда сложнее, но ответственность огромная, да и проверки-досмотры напрягают.

— Не баночка, бумажка! Адын бумажка в конверте!

— Документы, что ли?

Я успокоилась: бумажки — это скучно, но спокойно. Рюрикович содержимое «посылки» всегда предварительно проверяет и пакует исключительно в фирменные конверты агентства, так что какой-нибудь опасной подлянки типа спор сибирской язвы или радиактивного плутония в порошке там не будет.

— Нэт, Наташка, там не документы, там пысьмо! — Царь-босс восторженно зацокал языком. — Такой пысьмо, вах, пальчики оближешь! Кино не надо, какой пысьмо!

— Любовное, что ли? — оживилась я.

Ой, у нас иной раз такие письма бывают — сценаристы «мыльных опер» оторвали бы с руками!

Рюрикович, кстати, тайно сохраняет копии особенно душевных «пысем», хотя и не имеет на это никакого права. Так уж вышло, что я об этом знаю, но помалкиваю: если что, всегда смогу использовать как компромат против царь-босса. Он не плохой мужик, но ситуации бывают разные…

— Патом расскажу, — пообещал Рюрикович. — Сичас слушай давай. С вокзала едешь в аэропорт, я тэбя там встрэчу, пысьмо отдам, билет отдам…

— И дэньги отдам! — закончила я за него.

— Вах, Наташка, какой дэньги?! Дэньги потом!

— Это за пысьмо потом, а за хорька сичас давай-давай! — потребовала я.

И тихо чертыхнулась, сообразив, что заговорила как шеф.

Надо же, моментально подпадаю под обаяние его кавказского акцента! Вах, Наташка, какой ты впэчатлительный!

— Хорек-морек, — проворчал Рюрикович, сдаваясь. — Будут тибэ дэньги, только не опаздывай.

— А куда лететь-то надо? — запоздало спохватилась я, но трубка уже загудела.

Ну вот, не узнала самое главное.

Надеюсь, меня не в Заполярье наладят, там холодно, а я в джинсах, ботинках и легкой курточке! И в неизбывной тоске по летнему теплу и отпускному безделью…

Жители Заполярья и прочих белых безмолвий считают, что тем, кто живет на юге, вообще не нужен отпуск.

Да, летом не нужен!

Летом дни длинные, ночи теплые, а море открыто круглосуточно, и даже самый припозднившийся выползень из офиса может релаксировать на пляже хоть до утренней побудки.

Другое дело — зима.

Зима для южного жителя время смутное, как тень отца Гамлета, и страшное, как сказки братьев Гримм в первоначальной редакции.

Зимой почему-то холодно! И то ветер, то дождь, а иногда и эта белая порошковая гадость, от которой в эйфории только лыжники и сноубордисты. А какие среди южан лыжники? Тутошние лыжники — все мигранты из Перми и прочих, извините, Е-бургов!

Настоящий, коренной южанин, природный абориген причерноморских прерий, к середине февраля отчетливо ощущает, как расшатывают зубы костлявые руки цинги, как во тьме точит кости рахит, как депрессия подавляет аппетит и либидо, как стремительно убывают запасы подкожного жира и денежных накоплений. В этот трагический момент южанину жизненно необходим…

Кто сказал — пинок под зад?!

Выйдите вон и застрелитесь, вы ничего не понимаете в тонкой душевной организации!

На исходе зимы южанину нужен хотя бы небольшой вояж в теплые и солнечные края! Это спасет его (ее) от вымирания, а окружающих от… Ну, в общем, тоже от вымирания, потому что он-она-я на исходе зимы просто жуть, какая зараза!

Ох, не дай бог, Рюрикович меня на север пошлет…

Я представила, как бреду по колено в искристом снегу, лавируя между шершавыми торосами и страстно обнимая себя за бока руками в новых меховых тапках вместо варежек, которых у меня нет… А белые медведи и моржи, глядя на меня круглыми глазами, энергично крутят у висков лапами и ластами…

Я заранее вздрогнула.

Картинка была такая сочная и яркая, что не выцвела и за тот час, который мне понадобился, чтобы добраться до аэропорта. Поэтому Рюриковича, нетерпеливо ожидавшего меня у информационной стойки, я без предисловий требовательно спросила:

— Какая там температура?

— Какой тэмпература, ты, Наташка, разве больной? — заволновался шеф.

— Пока нет, но и не хотелось бы!

— А раз здоровый — работай давай! — резюмировал Рюрикович и шлепнул на стойку тонкую пластиковую папочку. — Дэржи пысьмо, дэржи билет, дэржи паспорт и нэ говори, что я плохой начальник — опять в заграницу летишь!

— Ой, Ларнака! — искренне обрадовалась я, заглянув в билет. — Остров Кипр! Там уж точно нет никаких моржей и торосов! Рубен Юрикович, я вас люблю!

— Ты мине, Наташка, тоже нравышься, — благосклонно ответствовал начальник и явно прицелился хлопнуть меня по попе. — Все, беги, ты опаздываэшь!

Я покосилась на ближайшее табло.

На нем светились буковки и циферки, под ним воплощением нетерпеливого ожидания переминалась гражданочка, похожая на пальму в пустыне — такая же рослая и трагически одинокая. Ну, и эффектная, чего уж скрывать, не мне, замухрышке, чета: в шикарной шляпе и тонком шерстяном пальто длиной почти «в пол».

Гражданочка нервно притопывала ножкой (а лыжи-то у нее будь здоров, под стать модельному росту, злорадно заметила я) и поглядывала то на табло, то на раздвижные стеклянные двери, которые ежесекундно кого-то впускали, но, видимо, все не тех, кого дожидалась долговязая мадам.