Читать книгу "Три дня и вся жизнь - Пьер Леметр"

Все это вкупе с его замкнутостью в целом превращало Антуана в несколько депрессивного подростка, что только усилилось с появлением у Кевина игровой приставки. В треугольнике «отсутствующий отец, суровая мать, далекие товарищи» пес Улисс явно находился в центре.

Смерть собаки и сопутствовавшие этому обстоятельства чудовищно подействовали на Антуана. Кряжистый, как дуб, хозяин Улисса, господин Дэме, был человеком молчаливым и вспыльчивым. Лицо злобного самурая украшали кустистые брови, а весь его вид говорил о том, что он уверен в своей правоте и поколебать его невозможно. А в довершение всего господин Дэме слыл драчуном. Он всю жизнь проработал на главном предприятии Боваля – существовавшей с 1921 года фабрике деревянных игрушек Вейзера, где то и дело ввязывался в стычки и словесные перепалки. Два года назад его оттуда выставили за то, что на глазах у всех он ударил своего бригадира.

У него была дочь лет пятнадцати, Валентина, которая училась на парикмахера в Сент-Илэре, и шестилетний сын Реми, испытывавший безграничное восхищение перед Антуаном и вечно таскавшийся за ним по пятам.

Впрочем, малыш Реми был ему совсем не в тягость. Скроенный по образцу своего папаши, он уже был крепким, как… будущий лесоруб, и легко мог дойти с Антуаном до Сент-Эсташа и даже до пруда. Госпожа Дэме не без основания считала Антуана ответственным мальчиком, которому можно при случае доверить сына. Ребенок и так имел полную свободу передвижений. Боваль – городок небольшой, в квартале все или почти все друг друга знают. Дети, играют ли они возле лесопилки или идут в лес, плещутся в воде возле Мармона или Фюзельеров, всегда находятся на глазах у работающего поблизости или проходящего мимо взрослого.

Однажды Антуан, которому становилось все труднее хранить свою тайну, привел Реми посмотреть шалаш. Ребенок не мог скрыть восхищения техническим гением старшего друга; он множество раз в полном восторге ездил вверх-вниз на подъемнике. После чего между мальчиками состоялся серьезный разговор: Реми, слушай меня внимательно, это секрет, никто не должен знать про шалаш. Пока он не будет окончательно достроен. Ты понял? Я могу на тебя рассчитывать? Ты никому не скажешь, да?

Реми поклялся, плюнул, лопни мои глаза, если я… И насколько Антуану было известно, сдержал слово. Быть хранителем тайны Антуана для малыша означало участвовать во взрослом деле, то есть стать взрослым. Он доказал, что достоин доверия.

Двадцать второго декабря погода была довольно мягкой, на несколько градусов теплее обычного. Антуан заметно волновался перед наступлением Рождества (он надеялся, что на сей раз отец внимательно прочтет его письмо и пришлет ему PlayStation). Но чувствовал себя немножко более одиноким, чем обычно. Не в силах удержаться, он рассказал обо всем Эмили.

Годом раньше Антуан начал мастурбировать и в течение дня неоднократно занимался этим. Сколько раз в лесу, опершись одной рукой о ствол дерева, он спускал джинсы до щиколоток и наслаждался, думая об Эмили. Он понял, что соорудил свой шалаш для нее, построил гнездышко, куда хотел бы привести эту девочку.

Несколько дней назад она пошла с ним в лес, скептически осмотрела шалаш: еще чего? Подниматься наверх? Не слишком заинтересованная строительством, она согласилась на эту прогулку с намерением пофлиртовать с Антуаном и с трудом представляла себе, как это возможно на высоте трех метров над землей. Она немножко пожеманилась, накручивая на палец белокурую прядь, но, поняв, что раздосадованный ее реакцией Антуан не настроен играть, ушла.

От ее визита у Антуана остался дурной привкус: Эмили всем расскажет. Он чувствовал, что смешон.

Антуан вернулся из Сент-Эсташа, но даже предрождественская атмосфера и перспектива получения подарка не могли заставить его позабыть провал с Эмили. Более того, постепенно он стал казаться ему унижением.

Надо заметить, что праздничное оживление в Бовале носило несколько беспокойный характер. Уличные украшения, елка на главной площади, концерт муниципального хора и так далее – город, как все предыдущие годы, жертвовал на рождественское празднество, однако с некоторой сдержанностью. Это создавало угрозу предприятию Вейзера, а значит в некотором смысле всем. Падение интереса публики к деревянным игрушкам было очевидным. Рабочие на фабрике марионеток, волчков и поездов из ясеня выбивались из сил, а родители дарили своим детишкам игровые приставки. Все понимали: что-то не ладится, будущее под угрозой. Периодически возникали слухи о сокращении производства Вейзера. Когда-то на нем трудились семьдесят человек, затем их стало шестьдесят пять, потом шестьдесят, потом пятьдесят два. Господина Мушотта, бригадира, сократили два года назад, и он так и не нашел работу. Господин Дэме, хотя и был одним из старейших сотрудников фирмы, жил в постоянном страхе. Он, как и многие другие, боялся прочесть свою фамилию в очередном списке на увольнение, который, поговаривали, должен появиться тотчас после праздников. В тот день, около шести вечера, пес Улисс перебегал главную улицу Боваля возле аптеки и был сбит машиной. Водитель не остановился.

Собаку отнесли к дому Дэме. Новость быстро разнеслась по городку. Антуан бросился к соседям. Распростертый в саду на земле Улисс натужно дышал. Он повернул голову к замершему возле ограды Антуану. У пса были сломаны ребра и лапа, ему требовалась помощь ветеринара. Господин Дэме, засунув руки в карманы, глянул на собаку, зашел в дом, вернулся оттуда с ружьем и в упор выстрелил ей в живот. А потом запихал труп в мешок для мусора. Дело было сделано.

Все произошло столь стремительно, что Антуан так и остался с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Впрочем, слушать его было бы некому. Господин Дэме вернулся в дом и захлопнул за собой дверь. Серый мешок с трупом Улисса валялся на задворках сада вместе с другими, наполненными строительным мусором и обломками цемента – все, что осталось от крольчатника, разрушенного на прошлой неделе. Господин Дэме собирался строить новый.

Домой Антуан вернулся подавленным.

Его горе было так велико, что в тот вечер он не нашел в себе сил поделиться им с матерью, которая наверняка ничего не слышала о происшествии. Горло сжимали спазмы, на сердце было тяжело, перед глазами то и дело возникало недавнее зрелище: ружье, морда Улисса – особенно его глаза, массивная фигура господина Дэме… Не в силах объяснить, что с ним, и даже поесть, он соврал, что неважно себя чувствует, поднялся в свою комнату и долго плакал там. Мать крикнула снизу: «Антуан, все в порядке»? Он даже удивился, что ему удалось вполне членораздельно выдавить: «Да, все хорошо!», чего госпоже Куртен оказалось совершенно достаточно. Уснул он очень поздно, ему снились мертвые собаки и ружья. Проснулся Антуан разбитым от усталости.

По четвергам госпожа Куртен спозаранку уходила торговать на рынке. Среди всех небольших подработок, которые ей удавалось набрать на протяжении всего года, эту она по-настоящему ненавидела. Из-за господина Ковальски, сквалыги, как она говорила, который платил своим служащим по минимуму, вечно с опозданием, и за полцены сбывал им просроченные продукты, которые следовало бы выбросить. Подниматься ни свет ни заря ради трех франков шести су! Однако она делала это уже почти пятнадцать лет. Чувство долга. Она всегда вспоминала об этом накануне, и одна мысль о необходимости идти на рынок наводила на нее тоску. Высокий и тощий, с худым лицом, впалыми щеками, тонкими губами и горящими глазами, нервный, как кошка, господин Ковальски мало соответствовал образу торговца мясом и домашней птицей. На Антуана, который частенько видел его, лицо этого человека наводило ужас. Ковальски купил лавку в Мармоне и после смерти супруги спустя два года после их переезда в город держал ее вместе с двумя подручными. «Ни за что не хочет нанять еще кого-нибудь, – ворчала госпожа Куртен, – считает, что нас и так много». Лавка находилась в Мармоне, но каждый четверг хозяин разъезжал по нескольким деревням, заканчивая свою торговлю в Бовале. Длинное изможденное лицо господина Ковальски служило объектом шуток среди детей, прозвавших его Франкенштейном.