Читать книгу "Русский аркан - Александр Громов"

А день начался печально – похоронами. Весь токийский дипломатический бомонд прощался с сэром Джеффри Палмером, британским военным атташе, храбрым полковником, трижды раненным под Кандагаром, награжденным орденом Подвязки и возведенным в рыцарское достоинство после успешных переговоров с шейхом Кармалем… и так далее, и так далее… Список наград полковника был велик, но уступал списку его заслуг, а главное, покойный пользовался не только всеобщим уважением как истинный джентльмен и толковый дипломат, но и подлинной любовью всей европейской дипломатической колонии. Моложав, подтянут, отличный спортсмен, не по-британски остроумен и быстр на язык, неотразим для женщин…

Полковника оплакивали совершенно искренне.

Ходили, правда, шепотки о том, будто бы сэр Джеффри особенно успешно проявляет себя в делах тайных, находящихся в ведении полиции и контрразведки, но о каком дипломате не ходят такие слухи? Полноте! Люди выполняют свои профессиональные обязанности, а их начальство в Лондоне, Париже, Берлине или Петербурге интересуется только качеством их работы, вовсе не приплетая сюда столь неуместное в данном случае понятие морали. Если уж совсем начистоту, то шпионская деятельность совершенно необходима для сохранения баланса сил между державами и, следовательно, для поступательного движения цивилизации по пути прогресса вплоть до достижения мировой гармонии. И какая, скажите на милость, разница, ведется ли шпионская деятельность под дипломатическим прикрытием или же без оного?

Первое удобнее – вот и вся разница.

А вот умер полковник не очень хорошо. Не на поле сражения, не от кинжала убийцы, не от пули в висок ради спасения чести и не на дуэли – от отравления туземной снедью, поданной в японской харчевне нерадивым поваром! Это Судьба. Она горазда на жестокие шутки.

Но мистер Дженнингс имел все основания подозревать в смерти Палмера отнюдь не слепую и глупую Судьбу. Он знал, что Палмер заглянул в туземную харчевню не ради сомнительных прелестей японской кухни. Сэр Джеффри имел там встречу со своим агентом. Агент-туземец после встречи исчез бесследно, и все попытки найти его оказались безуспешными. По всей вероятности, искать его следовало на дне Сумидогавы либо какого-нибудь городского пруда или канала. А полковник вскоре после возвращения в посольство почувствовал себя плохо и спустя три часа скончался в ужасных судорогах, несмотря на все усилия европейского врача.

Где прокол? Кто начал охоту на британскую резидентуру? А главное: в чем причина? Какая из тайных операций незаметно для основных ее фигурантов вступила в критическую фазу? На эти вопросы мистер Дженнингс пока не нашел ответа.

В гипотезах недостатка не ощущалось. Их было гораздо больше, чем хотелось бы Дженнингсу и троим его подчиненным. Все дни и ночи между кончиной сэра Палмера и его похоронами в посольском флигеле за запертыми ставнями и плотно занавешенными шторами шла напряженная работа. Вычерчивались схемы, отрабатывались версии, летели на пол скомканные бумажные листки, теребилась агентура, настойчиво стучал телеграфный аппарат, посылая шифрованные запросы прямо в Лондон – через Корею, через Китай, через невозможно громадные просторы России, – и трескуче печатал ответные сообщения на конвульсивно дергающейся ленте.

К исходу третьих суток число версий сократилось, но все еще оставалось больше одной. Дженнингс пошел на похороны шефа. Он не мог не пойти. Ошалевший от неимоверного количества выпитого кофе, отравленный табаком, отупевший от бесплодных мозговых усилий, он воспользовался поводом отвлечься от бегающих по кругу мыслей.

Русские, немцы, французы, итальянцы, австрийцы, голландцы… Все нации, имевшие в Токио дипломатические представительства, сочли своим долгом обозначить свое присутствие на похоронах. От немцев прибыл сам посол граф фон Штилле со своими чудовищными усами, подкрученными кверху до самых бровей. От русских прибыл посланник Корф, от французов – временный поверенный Дюшампи. Японскую сторону представлял префект токийской полиции, явившийся с целой толпой чиновников. Ни правительство, ни императорский двор не прислали уполномоченных выразить сожаление, и Дженнингс терялся в догадках: случайно ли? Он жил в Японии всего три года, приехав сюда уже после реального открытия страны и незадолго до открытия официального, и пока еще не мог похвастать доскональным знанием этого клочка на карте мира и его непостижимого народа. Да и кто осмелится утверждать, будто полностью разобрался в характере и обычаях японцев?

Вопрос номер один: кто нанес удар? Японская версия слегка увяла за минувшие три дня, но еще не настолько, чтобы ее можно было сбросить со счетов. Кроме нее оставались еще две версии – германская и русская.

У каждой из сторон можно усмотреть свои возможные мотивы. Корф выглядит огорченным и озадаченным, но это ровным счетом ничего не значит. Фон Штилле настроен торжественно, что у надутого пруссака всегда выходит смешно. Можно не сомневаться, что французская и итальянская колонии, получив обильный материал для остроумия, немедленно пустят этот материал в дело, иными словами, в сплетни, фельетоны и карикатуры своих газетных листков. Физиогномический анализ японцев, как всегда, бесполезен.

Печальная церемония кончилась, а ощущение беспокойства осталось. Вдобавок разыгралась мигрень, и Дженнингс, объявив перерыв в «мозговом штурме», распустил подчиненных по домам и сам решил провести ночь подобающим белому господину образом – под крышей своего домика, где маленькая Акико встретит мужа радостным щебетанием и создаст иллюзию семейного покоя. Японки замечательно это умеют.

Как просыпающийся человек уже реагирует на явь, но еще досматривает последние сюжетные перипетии наполненного драматизмом сна, так и Дженнингс, возвращаясь домой, никак не мог выбросить из головы смерть Палмера. Было ли что-то такое, о чем мог знать только покойный и более никто? Похоже, нет, но это чисто теоретическое построение… Или все-таки стоит допустить невозможное: смерть полковника не связана с исчезновением агента и явилась следствием глупейшей случайности? Любой разведчик знает, с каким утонченным издевательством вмешивается иной раз Фатум в точнейше выверенные планы…

Кстати. Если охота на резидентуру и вправду началась, то на каком основании он, Арчибальд Дженнингс, еще жив? Долго ли устранить человека в громадном муравейнике, именуемом Токио?

Припекало. На ходу англичанин вынул носовой платок, неспешно вытер лоб, а заодно обозрел в крохотное зеркальце улицу позади себя. Ничего подозрительного… И все-таки, быть может, следовало попросить охрану? Префект не отказал бы…

Конечно, так и следовало поступить. Дженнингс вдруг усмехнулся углом тонкогубого рта. Неужели он, подобно японцу, стал больше всего на свете бояться показаться смешным? Наверное. То ли взаимопроникновение культур, то ли распространение инфекции, сразу и не поймешь. Неужели британский офицер и дипломат вправе показать туземцам, что боится насильственной смерти?

Немыслимо. Тем более – японцам с их кошмарными и часто непостижимыми понятиями, от которых на милю разит средневековьем и театральностью. Честь – всё, а жизнь не стоит ломаного пенса… причем зачастую все равно, чья жизнь. Как дикаря ни лакируй, он дикарем и останется. Между европейцем и японцем – пропасть.