Читать книгу "Царство Флоры - Татьяна Степанова"

Он приблизился к стене, буквально уткнулся в нее — нет, это не картина, это какая-то ткань, навроде гобелена. Коснулся ее — новая, плотная, а по ней выткан рисунок. Что-то вроде здоровенного ковра, явно заграничного.

Отступил слегка: вау, сиськи женские! Этакая белая нежная голизна, перламутровая нагота бедер, обнаженной груди. Отступил еще. Вот так-то лучше, отчетливее. Сюжетцы такие только в музее и видел, когда еще в школе ездили в Питер на экскурсию во дворцы, — голые боги и богини, амуры и психеи.

Но тут что-то другое, необычное — дождь из лепестков над цветочной поляной, взвихренные в танце одежды, люди, земля, трава, четверка лошадей в солнечном диске — там, наверху, в вытканных шелком небесах.

И — разящее лезвие, направленное прямо в чью-то голую грудь. Разинутый в яростном крике рот — мука боли. Кровавая рана — и чей-то взгляд, устремленный на нее искоса, с хищным любопытством.

Водитель вздрогнул, быстро обернулся. На пороге за его спиной стояла Марина Николаевна. Вытирала мокрые руки махровым полотенцем.

— В ступор впали, молодой человек? — осведомилась она насмешливо. По возрасту, правда, она была старше «молодого человека» всего лет на пять, не больше.

— Штука какая у вас крутая на стене висит. Вроде картина, а вроде ковер. — Парень сглотнул, ему хотелось курить.

— Это Андрей Владимирович привез из Франции. Нравится? Это гобелен по картине, на фабрике под Версалем такие ткут, потом туристам продают. Так, ладно, пора за дело. Забираете это и это, осторожно. — Марина Николаевна указала на пышные огромные букеты, состоящие опять-таки из сплошных роз.

— А чего это мужик там такой чудной? — спросил водитель, тыча в гобелен. — Вон тот, голый, в шлеме с перьями. Меч рукояткой в землю воткнул. Зарезаться, что ли, хочет?

Марина Николаевна глянула на гобелен. Он был ей так хорошо знаком, что уже успел надоесть. Успело надоесть и то, что почти все, кто попадал сюда, в это помещение, впервые, задавали ей одни и те же вопросы ПРО ЭТО.

— Это гобелен по картине французского художника, называется «Царство Флоры», — сухо ответила она. — С Интернетом дружите? Ну, так почитайте, и все узнаете, раз так моментально запали. И давайте быстрее поворачивайтесь, любезный, вам заказы до двух надо развезти, а сейчас без малого одиннадцать.

Водитель забрал букеты. Он хотел было спросить еще: «А чегой-то там кровью на цветах набрызгано на этом вашем гобелене?», но не стал. Марина Николаевна ему не слишком-то понравилась — и эти ее модные очки-гляделки, и тусклые волосы, собранные сзади, и то, что она только что из туалета — вон руки еще влажные.

Потом он вернулся за последним заказом. Рассматривал гобелен, пока Марина Николаевна возилась возле букета — нет, точнее, цветочной композиции в корзине из соломки. Композиция была выполнена в бело-розово-зеленых тонах. Розы здесь уже не использовались, только нарциссы и гиацинты на фоне темно-зеленых листьев, увитых лианой. Прежде чем упаковать корзину в шуршащий пакет, она воровато сунула руку в цветы и достала оттуда открытку. Впилась в текст — ее интересовала подпись. Она должна была знать имя того, кто посылал эти цветы по этому вот адресу: Долгоруковская улица, 28/2, квартира 195. Имя было другое, совсем не то, что она ожидала. Надо же… а она-то психовала… А это вовсе не он шлет ей цветы…

— Вот тут адрес, передадите Пеговой Ф.И., от кого, там все написано. — Марина Николаевна вручила корзину водителю. — Ну? Что-то еще?

Водитель принял груз в охапку. На пороге не удержался, обернулся — в воздухе кружились солнечные пылинки. Пропасть цветов. Гибель цветов. И — гобелен на дальней стене: раскинувшиеся в ленивых позах среди травы и цветов тела. Кудрявый пацан, любующийся своим отражением в сосуде с водой, кони в облаках и их неистовый возничий, наклон, поворот, изгиб, пластика, как в балете, взгляд в упор — из-под длинных ресниц. Лезвие меча, всаженное рукоятью во влажную землю, прорастающую семенами. Тот, кто воткнул этот меч, через мгновение бросится на него. Напорется грудью. А у того, другого, который с копьем, все бедро располосовано, в крови. Он еще на ногах, опирается на древко, но вот-вот рухнет, уткнувшись лицом в эти цветы, в эти чертовы душные бутоны, в эту жирную, ненасытную землю.

— Дорогая штука, наверное? — хрипло спросил водитель. — Раз из Франции-то?

— Я же вам сказала, это современное, для туристов, — Марина Николаевна махнула рукой. — Для декора стен предназначено, не особо модно, но Андрею Владимировичу нравится.

Водитель уже слышал это имя, когда оформлялся на работу в «Царство Флоры». Так звали одного из совладельцев фирмы.

Дорога все устаканила, только где-то в самой глубинке, на донышке остался дискомфорт, смутное беспокойство — вроде бы совершенно беспричинное.

Нужный дом на Долгоруковской улице водитель, хоть и был новичком, отыскал быстро. Сталинский, восьмиэтажный, рядышком с киностудией «Союзмультфильм». Дверь подъезда открыла консьержка. Пока водитель с корзиной цветов поднимался на скрипучем лифте, в квартире под номером 195 (часы как раз показывали два часа дня) начиналось обычное для ее обитателей утро.

В квартире имелись две большие светлые комнаты — спальня и гостиная. В кухне гудел чудо-комбайн, шинкующий овощи на салат, пахло кофе, пыхтела соковыжималка, сражаясь с неподатливыми гранатами. В спальне, несмотря на то что в квартире обитали двое, была только одна кровать — широкая, затянутая шелковым бельем в леопардовых принтах. Хозяйку квартиры — ту самую клиентку, которой и предназначалась цветочная корзина, — звали Фаиной Пеговой. И вот уже полтора года она делила свой кров с подругой по имени Аля.

А еще в этой уютной, стильно отремонтированной и модно оборудованной квартире было очень много зеркал — в спальне они составляли стенное панно, маскируя двери шкафа, в ванной имелись не только на стенах, но и на потолке, в прихожей два винтажных зеркала были сооружены одно напротив другого, раздвигая сумрачное пространство.

Аля — высокая, угловатая, мускулистая, очень спортивная — деятельно готовила завтрак. Выключила комбайн, вытряхнула из контейнера в салатницу нашинкованную капусту, зачерпнула из открытой банки консервированные ананасы, полила соком, перемешала деревянной лопаточкой.

— Мидии класть?

Через два дня ей должно было исполниться двадцать семь. Когда-то звонкий голос ее осип от бесчисленного количества выкуренных сигарет — три пачки с ментолом и без была ее привычная норма.

— Валить мидии? — повторила она громче. — Радость моя, ты там опять уснула, что ли?

Они встали без четверти два. А легли… Не так уж и поздно, где-то в час, после того как Фаина вернулась домой, но уснули, естественно, не сразу. Им никогда не удавалось сразу уснуть.

— Кофе готов?

Сражаясь с плоской баночкой консервированных мидий, Аля подняла голову — Фаина стояла в дверях, кутаясь в белоснежный махровый халат. Правой рукой потирала висок, левой сжимала белую атласную тапку, расшитую жемчужным бисером. Белая в белом Белоснежка — белокожая шатенка с капризным чувственным ртом, с глазами цвета фиалок. Аля сжала губы — врешь, меня этой твоей ересью подзаборной, метафорами этими стремными не возьмешь. Кожа твоя и правда белая от природы, очень здоровая на вид, гладкая на ощупь, но сколько ты в себя разной косметической дряни для этого втираешь, сутками в SPA торчишь — мне ли не знать. Глаза — верно, очень красивые, синие, фиолетовые, а иногда, ночью, при свете лампы, даже черные, пока в них мутной струей не прыснет страсть.