Читать книгу "Священник в 1839 году - Жюль Верн"

— О! Вижу Жюля. Пробивается к нам. Клянусь Богом, он не очень-то любезен, работает локтями направо и налево.

— Он нас заметил. Чудной он, этот Деге! Ему как будто все нипочем. Что бы ни случилось, только посмеивается.

Наконец, растолкав окружающих, разгоряченный Жюль Деге добрался до места.

— Чертова лавочка! — вскричал он, к великому негодованию обступивших его со всех сторон прихожан. — Лучше бы меня повесили на колокольне! Если б только знать, что придется протискиваться с боем!.. Ни в жизнь бы не пришел. Ну, долго еще ждать вашего хваленого проповедника?

— Трудно сказать.

— Благодарю вас, друзья мои. Вы проявили чудеса героизма, сохранив для меня место. Наконец-то я немного отдышусь. Теперь можно и оглядеться. Да… Зловещее сооружение. Говорят, по ночам здесь прогуливается сам Дьявол. Впрочем, молиться, по-моему, стоит лишь ему одному!

— Тебе ничего не известно о том, почему проповедник избрал именно эту церковь?

— Ничего. Да какая, собственно, разница? Меня, правда, больше интересует Дьявол. Рассказывают, что по ночам тут раздаются странные шорохи. В церкви явно кто-то бывает.

— Я никого не видел и ничего подобного не слышал, — отозвался Гюстав.

— А я убежден, что на церкви лежит проклятие.

Пока приятели спорили, у входа происходила следующая сцена.

На паперти,[12]держа в костлявой, иссохшей руке медную чашку, сидела нищенка, больная и немощная старушонка. Она всегда сидела возле храма Святого Николая, хотя церковь давно пустовала и, редко кто бросал монету в копилку. Если с ней кто-нибудь заговаривал, старуха никогда не отвечала, склонив голову на грудь и прикрыв лицо черным платком. Казалось, что нищенка никого не видит и ничего не слышит вокруг. Ни местный кюре,[13]ни церковный сторож, никто из прихожан[14]не знал, когда и откуда появилась здесь эта жалкая оборванка, где ее дом и на что она живет. Едва сгущались сумерки, нищенка исчезала, а ранним утром так же незаметно появлялась вновь. И хотя времена ведьм и колдунов давно миновали, таинственная жизнь старухи будоражила воображение почтенных горожан, порождая немыслимые слухи. Ее считали если уж не колдуньей, то, во всяком случае, городской сумасшедшей.

День, с которого начиналось наше повествование, должен был принести ей неплохую поживу. Сегодня нельзя пожаловаться, что некому услышать мольбу о помощи. Правда, люди торопились поскорее занять места, поэтому многие не замечали попрошайки на паперти. Но все же, когда мимо проходит столько народу, кто-нибудь, да и подаст. Старой Сарабе (так прозвали ее местные жители) должно повезти.

Однако, как ни странно, убогая, похоже, на сей раз, вовсе не заботилась о милостыне. Впервые рука ее не тянулась за подаянием, впервые медная кружка не подставляла прохожим своего пустого чрева. Лицо Сарабы по-прежнему скрывал черный платок, но голова не была опущена, ее глаза зорко всматривались в толпу, точно выискивая кого-то. Эти глаза метали молнии и делали их хозяйку похожей на одну из ведьм «Макбета».[15]

Когда б не желание непременно протиснуться в церковь и успеть на проповедь, прихожане обязательно обратили бы внимание на странное поведение нищенки.

В толпе выделялся высокий, худой мужчина с изможденным лицом. Крепко сложенный, ловкий и сильный, он, задрав голову и тяжело дыша, продирался вперед. Глядя на потрепанное пальто, прихожане брезгливо морщились, но незнакомец не замечал их.

— Черт возьми! Никак не протолкнешься в это адово логово! Точь-в-точь как на базаре, — ворчал он.

Едва мужчина поравнялся со старухой-нищенкой, как глаза ее улыбнулись, но тут же вновь загорелись злобой.

— Он здесь?

— Нет.

— Все пропало!

— Подожди. — У нас есть еще немного времени.

— Совсем немного.

— Вот он. Час настал!

Незнакомец скрылся в толпе, а старуха, как ни в чем не бывало, уселась на ступеньках, опустила голову на грудь, рука с копилкой, как и прежде, потянулась к проходящим мимо людям.

Тем временем колокол все звонил. Будто распевшись, он звучал теперь чище и звонче, наполняя сердца радостью и благодатью.

Появился старик звонарь. Раньше он поднимался на колокольню каждый день, он любил свой колокол… Жозеф (а именно так звали звонаря церкви Святого Николая) и колокол вместе прожили жизнь, вместе думали, и закончить ее. Порой старику чудилось, что они братья-близнецы, такую душевную близость чувствовал он с металлической громадиной. Но с годами силы оставили Жозефа, да и в церкви почти не бывало народу, так что до этого вечера он и не припомнил бы, когда в последний раз всходил на колокольню. Если приходилось звонить, так помогали молодые. Служили в старом храме все реже, и Жозеф не часто навещал теперь певучего приятеля.

Однако сегодня особый день. Звонарь выбрался из своей каморки и стал медленно подниматься по лестнице, цепляясь за перила, такие же ветхие, как и сама церковь. Смотря под ноги, будто пересчитывая ступеньки, по которым ходил столько лет, он иногда останавливался перевести дух. Наконец Жозеф открыл дверцу, и сильный порыв ветра растрепал ему волосы.

В эту минуту вся жизнь прошла перед мысленным взором старого звонаря. Вернее — две жизни, его и колокола. Они неотделимы друг от друга. Жозеф припомнил, как, бывало, мерно раскачивался, дрожа и напрягаясь, как трудился его колокол, как оглашал всю округу мелодичным звоном.

— Помнишь, дружок? Ах, добрые времена! Твой голос был так красив, так силен, что, казалось, все меркнет пред ним. А как светла, как прекрасна была наша церковь! Помнишь Крещение?[16]А торжественное убранство во время отпевания? Всюду черное… В эти дни я надевал на тебя черный чехол, и твой голос становился глухим и печальным. Счастливое время! Протяжный звук брал за душу. Я думал, что умру от счастья. А Пасха!..[17]А Рождество!..[18]Все позади, все в прошлом. Видишь, все здесь рушится на глазах… — Старик разрыдался. — Спасибо тебе, мой колокол! Сегодня ты снова даришь мне блаженство. Ты снова звонишь.