Читать книгу "Вокруг пальца - Йон Колфер"

Когда я ухожу, она опирается на подушки с чашечкой капучино из пакетика и экземпляром «Карибского круиза»[3], который читала сотню раз, хотя за последние двадцать лет покидала здание считаное число раз. Перед моим уходом мы обмениваемся обещаниями. Я присягаю прийти, когда закончу у себя в казино, чтобы посмотреть «Манон с источника», не принадлежащий к числу моих любимых DVD, а София клянется, что проглотит пилюли, которые я оставляю в чашке на ее комоде.

Я полон оптимизма, что сегодня могу удостоиться очередного лоскутка рая.

Это может быть началом чего-то хорошего. У Софии голова встанет на место, а я ухвачу пару-тройку слов по-французски. Казино держится на плаву, и никто не пытался убить меня уже полгода. А что лучше всего, не считая пары алкашей, которых пришлось проводить из клуба пинком, мне уже давненько не приходилось причинять никому ничего.

Я очень даже мог бы к этому привыкнуть.

Люди могут умиротвориться. Такое возможно. Я видел их в парках и перед театрами. Господи, да я даже знаком с парочкой умиротворенных людей лично. Может, настал и мой черед…

«Не впадай в счастье, – осадил я себя. – Вселенная не может терпеть счастье долго», – что вряд ли станет заглавием книжки из серии «Помоги себе сам», которая появится на полках магазинов к следующему Рождеству.

Не успеваю я пройти я и пяти кварталов, бдительно высматривая умиротворенных людей, чтобы подкрепить свой аргумент, когда мой сотовый звонит. Я не глядя знаю, что звонит Зебулон Кронски, один из горстки моих друзей. Я знаю это, потому что он самолично установил «Доктор Бит» в исполнении «Майами саунд мэшин» в качестве его персонального звонка.

Эта небольшая деталь много говорит вам о моем друге Зебе. Стоит пять секунд послушать кубино-флоридскую полифонию – и на вас снизойдет прозрение, даже если вы с ним не встречались. Так вот, само собой, Зеб – доктор. Считает себя музыкантом, отсюда и крутой ретромотивчик Майами, а еще ему хватает наглости влезть в чужой телефон и помудрить с настройками. Кому ж такое понравится? Телефон человека – вещь личная, и нефиг в нем колупаться. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь сказал: «Эй, да ты поковырялся с моими обоями. Клево!»

Все это правда; Зебулон Кронски – засранец-хирург-косметолог, считающий себя музыкантом. И познакомься мы при нормальных обстоятельствах, наверное, я бы выскочил из комнаты со сжатыми кулаками, чтобы не вышибить из него дух, но мы познакомились, когда были в силах миротворцев ООН в Ливане во время войны, испытывая давление океанских впадин, так что нас связали узы крови и шрапнели. Порою фронтовой друг – единственное, что помогает пережить мирное время. Тот факт, что мы были по разные стороны Ближнего Востока, погоды не делает, мы оба чересчур стары, чтобы доверять сторонам. Сейчас я доверяю людям. Да и то немногим.

И строго говоря, я не был на какой-нибудь стороне. Я был посередке.

Я жду, пока Глория Эстефан закончит такт, а затем вскидываю свой «Айфон».

– Алло, – говорю я, придерживаясь ирландской максимы, что не следует выдавать информацию добровольно.

– Добренькое вам утречко, сержант, – говорит доктор Зебулон Кронски, раздирая мне уши своим голливудским ирландским акцентом.

– Доброе, Зеб, – отвечаю я уныло и с опаской.

У меня есть армейский дружок, который даже не признает факт утра, чтобы это не помогло засечь его позицию.

– Ты практиковался в этом акценте? – осведомляюсь я у него. – Он хорош.

– Правда?

– Нет, неправда, мудила. Акцент настолько скверный, что отдает расизмом.

Этим я наступаю на любимую мозоль, потому что Зебулон только-только начал посещать актерские курсы и воображает себя хара́ктерным артистом.

«Со мной чудна́я штука, – однажды признался он после бутылки чего-то противозаконного из Эверглейдс, то ли содержавшего аллигаторов пенис, то ли нет. – Я вроде как малость Джефф Голдблюм, а отчасти этот тип, что Монк. Понимаешь, о чем я? Я однажды был статистом в «Полиция нравов: такой-то гребаный город». Режиссер сказал, что у меня интересное лицо».

Интересное лицо? Ну-ну, браток. Вроде как нормальное лицо сплюснули между двумя полотнами зеркального стекла. Опять же, и мое лицо особых описаний не заслуживает. Угрюмый вид крутого парня впечатывался в него так долго, что так и остался и когда ветер переменился.

Моя расистская колкость Зеба не задела, и в ответ он обрушивает сокрушительную новость, не трудясь подсластить ее:

– Миссис Мэдден умерла, Дэн. Мы пребываем в überпросрации.

Мы с Зебом оба ценим словечко über[4], так что в эпоху небрежных «потрясающ» и полной путаницы по поводу терминов «чумово», «ужасно», «жестоко» и «радикально» мы приберегаем über для глаголов и существительных, действительно того заслуживающих.

Мое сердце дает сбой, и телефон вдруг кажется тяжелее кирпича. Нечего было мне раздумывать об умиротворении; вот так оно и кончается.

Миссис Мэдден умерла?! Уже?

Это неправильно. Как раз сейчас в моей жизни ни малейшего пространства для маневра. Мои проблемы упакованы плотнее, чем патроны в магазине.

Она не может умереть.

– Херня, – говорю я, но это лишь отсрочка, дающая моему сердцу шанс снова войти в ритм.

– Не херня, ирландец, – возражает Зеб. – Я сказал über. А с über не выёживаются, это наш код.

Вообще-то я не расстраиваюсь, когда не знакомая мне лично дама, хотя бы и родом из Ирландии, слетает с катушек, но мое собственное благоденствие сильно зависит от того, достаточно ли жива миссис Мэдден, чтобы раз в неделю звонить сыну.

Вот в чем тут штука: Майк Мэдден, возлюбленный сын, – большая рыба в нашем крохотном прудике, а под большой рыбой я подразумеваю самого свирепого жопиного сына-гангстера в нашем тихом городишке. Майк заправляет всей шпаной из клуба «Медное кольцо» на центральной улице Клойстерса. У него где-то с дюжину хулиганов с излишком оружия и дефицитом школьных аттестатов, и все так и рвутся поржать над ирландскими анекдотами Майка и причинить увечья всякому, кто бросит разводной ключ в машину Мэддена. Он и в самом деле смехотворен, этот кельтский хрен липовый с его ойрландскими переливами напрямки с «Тихого человека»[5]. В войсках я навидался хлопцев вроде него; полководцы районного масштаба с манией власти, не отличающие кулаков от мозгов, но долго сохранять корону им не удавалось ни разу. Неизменно выносило на поверхность очередного крутого типа с мерзким норовом и АК под кителем. Но Майк здесь, в Клойстерсе, попал в питательную среду, потому что уж больно городишко мелкотравчатый, чтобы хоть какой уважающий себя супостат сунул сюда рыло. Майк не так богат баблом, как прочие боссы, зато и не выбегает на стрелку неделя через вторую. Плюс к тому он может трепать языком с утра до вечера, и никто и шепнуть не посмеет: «Ой, бараться-всраться!»