Читать книгу "Ассимиляция - Джефф Вандермеер"

А потом она ушла. И ты даже начала скучать по ней – не хватало под боком тепла человеческого тела, даже тех горьких и злых слов, которые она произнесла на прощание. Впрочем, скучала ты недолго, потому что нехотя продолжала таять и растворяться в пейзаже, точно призрак; и еще откуда-то издалека слабо доносилась нежная музыка, и некто нашептывавший тебе на ухо начал снова шептать, и затем ты растворилась в ветре. Точно некий двойник находился рядом, прирос к тебе, и его запросто можно было бы принять за атомы воздуха, не будь он столь сосредоточен, целеустремлен. Даже весел?..

Вознесясь над неподвижными озерами, пролетев над болотом с его мерцающими огоньками, которые отражались в морской воде, над берегом, освещенным лучами заходящего солнца… Ты вдруг разворачиваешься и направляешься в глубь материка, к кипарисам и черной воде. Затем снова резко взмываешь в небо, нацелившись на солнце, завертевшись, закружившись, перейдя в свободное падение, извернувшись, чтобы бросить взгляд на вздыбившуюся навстречу землю, простирающуюся между вспышками света и медленно катящимися волнами камышовых зарослей. Ты почти надеешься увидеть там Лаури, раненого, но выжившего в той давней первой экспедиции, несчастного Лаури, ползущего к спасительной границе. Но вместо этого видишь биолога, трусящую по темнеющей тропинке… а позади у нее за спиной притаился и ждет, скуля от боли, преобразившийся психолог из какой-то экспедиции, кажется, до двенадцатой. И в том твоя вина, как и любого другого, и поправить уже ничего нельзя. И нет тебе прощения.

А потом снова резкий разворот, быстро приближающийся маяк. По обе стороны от него дрожит воздух, а потом обретает разные очертания, то взвивается вопросительным знаком, то стелется ровно и низко, поднимается высоко лишь затем, чтоб опуститься к самой земле. И вот он окончательно изгибается вопросительным знаком – словно для того, чтоб ты стала свидетелем собственного жертвоприношения; и эти очертания зависают там, источая свечение. Что за грустный знак препинания – зеленое пламя, сигнал бедствия, знак упущенной возможности. Ты все еще паришь в воздухе? Умираешь или уже умерла? Сложно сказать.

Но шепот никуда не делся. Не отстал от тебя.

Так что ты еще не внизу.

Ты здесь, наверху.

И допрос продолжается.

И будет продолжаться до тех пор, пока ты не дашь ответы на все вопросы.

Часть I. Путеводный огонь

0001: Смотритель маяка

Проверил механизмы линз, прочистил и протер сами линзы. Починил шланг для поливки в саду. Подправил ворота. Сложил все инструменты, лопаты и прочее в сарай. Визит БП&П. Заказать краску для дневной разметки – черная краска со стороны моря облупилась. Также заказать гвозди и еще раз проверить сирену с восточной стороны. Замечены: пеликаны, шотландские куропатки, какая-то разновидность камышевки, множество черных дроздов, песчанки, королевская крачка, скопа, американские дятлы, бакланы, ласточки, карликовая гремучая змея (у изгороди – не забыть!), пара кроликов, олень с белым хвостом, и на рассвете, прямо на дороге, – множество броненосцев.

Тем зимним утром холодный ветер так и норовил пробраться под воротник куртки Саула Эванса, пока он шагал по тропинке к маяку. Накануне ночью разразился шторм, и ниже и слева от него серел океан, катил валы под тускло-голубым небом, а заросли тростника раскачивались и шелестели. На берег выбросило обломки дерева, бутылки, потускневшие белые буи и тушу мертвой рыбы-молот, опутанные водорослями, но никаких серьезных разрушений ни здесь, ни в деревне шторм не причинил.

У ног его стелились ветки ежевики, по обе стороны от тропы тянулись густые сероватые заросли чертополоха, который зацветет пурпурными цветами весной и летом. А справа под жалобные крики поганок и малых гоголей чернели пруды. Черные дрозды, примостившиеся на тонких низких ветках деревьев, в страхе взлетели при его приближении, а потом всей дружной крикливой компанией снова заняли насиженные места. В воздухе свежо и остро пахло солью, примешивался и легкий запах гари – им тянуло то ли от ближайшего дома, то ли от плохо затушенного костра.

До встречи с Чарли Саул жил на маяке вот уже лет пять, и продолжал жить там же, но вчера вечером остался ночевать в деревне, примерно в миле отсюда, в коттедже Чарли. Это было нечто новенькое и никак не обговаривалось, но когда Саул собрался одеваться и уходить, Чарли подтолкнул его к постели. Такое проявление радушия вызвало робкую полуулыбку на губах у Саула.

Чарли даже не шелохнулся, когда Саул поднялся с постели, оделся, сделал яичницу на завтрак. Оставил щедрую порцию для Чарли на сковородке под крышкой вместе с долькой апельсина и куском хлеба в тостере, рядом приложил коротенькую записку. Уже у двери он обернулся и посмотрел на человека, который лежал на спине, полуприкрытый сползшим одеялом. Чарли было под сорок, но он был строен, с мускулистым торсом и широкими плечами, крепкими ногами мужчины, который провел добрую половину сознательной жизни в лодках, забрасывая и вытягивая сети. И живот у него был плоский – сразу ясно, что этот человек не проводит все вечера за выпивкой.

Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Отойдя от дома на несколько шагов, Саул начал насвистывать, как дурачок, благодаря бога, который в конечном счете сделал его счастливым, пусть даже таким непредсказуемым образом. Некоторые вещи доходят до тебя с запозданием, но, как известно, лучше поздно, чем никогда.

Вскоре перед ним уже высился маяк. Он служил дневным ориентиром для лодок и кораблей, чтобы те могли выбирать правильное направление на мелководье, но и ночью добрую половину недели светил – в полном соответствии с расписанием движения торговых судов, проплывавших поодаль, в открытом море. Саул знал в нем каждую ступеньку, каждый закуток внутри, за этими стенами из камня и кирпича, каждую трещинку и пятнышко. Грандиозные четырехсторонние прожекторы в башне наверху, или, собственно, сам маяк, тоже были по-своему уникальны, и он знал сотни способов верно направить их лучи. Состояли они из тысяч зеркальных поверхностей, собранных в форме овала, и напоминали дверь из голубоватого стекла или неестественно удлиненный зрачок всевидящего ока. Стояли они на маяке со дня основания, и было им уже больше ста лет.

Будучи священником, он считал, что познал мир и покой, нашел свое призвание, но после этой добровольной ссылки изменил свое мнение и понял, что поистине обрел то, что искал всю жизнь. Понадобилось больше года, чтобы понять почему. Священники как бы выставляются перед миром, навязывают ему себя, и этот мир тоже сильно на них влияет. Но стать смотрителем маяка – это верный способ заглянуть в себя, приструнить гордыню. Оказавшись здесь, он занимался лишь чисто практической деятельностью, которой научился у своего предшественника. Теперь он знал, как содержать линзы в порядке, как работает вентилятор и панель доступа к прожекторам, как поддерживать порядок и чистоту этого сооружения, как починить все, что вдруг вышло из строя, – словом, мог переделать за день тысячу дел. И ему нравилась вся эта подчас рутинная работа, он радовался тому, что она не дает времени размышлять о прошлом, и был готов проработать хоть весь день напролет – особенно теперь, в свете приятных воспоминаний об объятиях Чарли.