Читать книгу "Тамбовский волк - Виктор Юнак"

Последний Председатель Совета министров царской России князь Николай Голицын поставил вопрос ребром: Думу следует либо распустить, либо приостановить её деятельность. Председатель же самой Думы Михаил Родзянко связался со Ставкой в Могилёве, где в тот момент был царь, и передал Николаю просьбу "немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство".

Николай в сердцах отбросил листок с телеграммой и пожаловался адъютанту, принёсшему её:

— Опять этот толстяк Родзянко написал мне разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать.

Эти события застали врасплох практически все социалистические партии. Лишь спустя несколько дней, когда уже последний из Романовых отрёкся от престола, они пришли в себя и попытались возглавить бунт. К сожалению, им это сделать удалось. Они воспользовались ситуацией, когда правые партии решали, что им делать: возводить на престол Михаила Александровича, младшего брата царя, или объявлять его регентом при малолетнем Алексее Николаевиче, либо объявлять конец монархии и провозглашать республику; распускать Государственную Думу или считать её единственной легитимной властью в этот период безвременья, даже несмотря на то, что Николай своим указом от 26 февраля всё-таки распустил Думу. Практически одновременно, 27 февраля, в Петрограде возникли Временный комитет Думы в составе двенадцати человек, весьма разношёрстных по своим убеждениям (от ярого националиста и монархиста Василия Шульгина до социал-демократа, меньшевика Николая Чхеидзе и эсера Александра Керенского), и Совет рабочих депутатов во главе со всё тем же Чхеидзе. Да и заседали они в одном и том же Таврическом дворце.

В тот же день к Таврическому дворцу подошла 25-тысячная революционная демонстрация. Среди её участников было много вооружённых солдат. Депутаты Государственной Думы замерли в тревожном ожидании: кто мог предсказать дальнейший ход поступков этой пока никем ещё не обузданной массы черни? И здесь, пожалуй, впервые во всеуслышание заявил о себе думский лидер партии социалистов-революционеров Александр Фёдорович Керенский. Он, кажется, был единственным, кто не растерялся в тот момент. Слова и движения его были резки, решительны, глаза горели. Через главный вход Керенский выбежал навстречу народу. Его речь была встречена громогласным "ура!". Он немедленно начал отдавать распоряжения. Приказал бывшим в толпе солдатам установить революционный караул у входа во дворец, и те не посмели ему перечить: настолько его бледное, лихорадочное лицо в тот миг излучало магнетические токи и заставляло трепетать слушателей.

И опять-таки 27 февраля генерал Хабалов сообщал государю: "Исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей одни за другими изменяли своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили своё оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными своему долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большею частью столицы..."

И не просто овладели: они разгромили и подожгли, например, столичное охранное отделение. При этом сгорели его архивы, навсегда скрыв имена многих секретных сотрудников полиции. Интересное зрелище можно было наблюдать в эти дни: группы или даже целые толпы городовых, которых куда-то вели под конвоем. Кое-где городовые сами выстраивались в очередь, чтобы сдаться под арест и спастись от уличной расправы.

28 февраля в Таврический дворец добровольно явился и самый главный жандарм России — последний царский министр внутренних дел Александр Протопопов. Спасаясь от народного самосуда, он хотел сдаться новым властям. Но тот самый революционный караул, назначенный Керенским, окружив министра, едва не расправился с ним. Когда Керенскому доложили об этом, он мгновенно вскочил и помчался на выручку Протопопову. Он был бледен, глаза горели, рука поднята так, словно бы он ею разрезал толпу. Все его узнавали и расступались, просто испугавшись его вида.

— Не сметь прикасаться к этому человеку! — закричал Керенский, стремительно приближаясь.

Все замерли. Поравнявшись с Протопоповым и ни на миг не останавливаясь, он кивнул часовым, чтобы министра вели следом за ним. И толпа послушно расступилась. Когда же дверь за ними захлопнулась, обессиленный, измождённый Керенский плюхнулся в кресло и уже слабым голосом произнёс:

— Садитесь, Александр Дмитриевич!

Впрочем, когда эйфория от беспредела и всевластия толпы прошла, новые власти поняли, что порядок соблюдать и следить за ним необходимо. И 17 апреля 1917 года Временное правительство издало постановление, которое окончательно упразднило полицию и жандармерию, а взамен их для охраны порядка создавалась милиция из числа граждан-добровольцев. Впрочем, по свидетельству кадета Владимира Набокова, отца будущего известного писателя, личный состав полиции, оставшись без работы, "несколько месяцев спустя естественным образом влился в ряды наиболее разбойных большевиков".

Основная масса населения России встретила весть о падении самодержавия с радостью и воодушевлением. По всей стране внезапно воцарилась атмосфера большого народного праздника. Незнакомые люди поздравляли друг друга, плакали от счастья и целовались, как на пасху. В деревнях устраивали праздничные молебны, торжественно сжигали царские портреты, а заодно и помещичьи усадьбы. В народе твёрдо верили, что отныне жизнь станет легче и лучше. Все связывали с революцией осуществление своих чаяний. Крестьяне надеялись на скорую передачу в их руки помещичьей земли. Солдаты твёрдо рассчитывали на долгожданный мир. Интеллигенция после долгих лет борьбы, наконец, добилась своей главной задачи — завоевала широчайшие гражданские свободы. Всё это сплачивало людей самых различных сословий и убеждений. Подобные настроения хорошо отразил в своём дневнике князь Евгений Трубецкой: "Эта революция — единственная в своём роде. Бывали революции буржуазные, бывали и пролетарские, но революции национальной в таком широком значении слова, как нынешняя русская, доселе не было на свете. Все участвовали в этой революции, все её делали — и пролетариат, и войска, и буржуазия, даже дворянство..."

В полночь 2 марта 1917 года Николай II подписал манифест об отречении от престола в пользу своего брата, великого князя Михаила Александровича.

"В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы. И в согласии с Государственною Думою признали мы за благо отречься от Престола Государства российского и сложить с Себя Верховную власть. Не желая расставаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаём наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского...