Читать книгу "Убийственная осень - Наталия Клевалина"

— Васса.

— Врешь. Нет такого имени.

— А вот и есть.

— Нету. Может, ты мальчик и тебя зовут Вася? Так ты так и скажи.

— А ты кто?

— Овчарка.

— Ха-ха-ха! Досмеюсь до упаду! Значит, Васса — такого имени нет, а Овчарка — есть, да? Ты что, собака?

Овчарка любому за такое надавала бы по шее, но сейчас ей не хотелось делать этого, и она просто пояснила:

— Вроде нет. Просто, когда мама меня маленькую кормила, я ее все кусала. Она и говорила: «Не ребенок, а овчарка». Так меня и зовут с тех пор. Хотя вообще-то, ты только не говори никому, у меня и человеческое имя есть. Только не смейся, ладно?

— Не буду, — пообещала Васса — ну, какое?

— Серафима. Когда я родилась, еще прабабка была жива. «Надо по святцам назвать», — говорит. Ей никто и не стал перечить — она уже болела тяжело. Вот и назвали по святцам. Гадость какая-то, деревня Черные Грязи!

— И очень даже красиво, — возразила Васса.

— Да, прабабка говорила, мол, переводится как «пламенная». Но я Овчарка, — Овчарка тряхнула головой, — Овчаркой и останусь. А ты гляди — не ляпни про Серафиму. Тебе что, выходить нельзя?

— Ага. Тихий час.

— Кому тихий, а кому громкий. У тебя какой номер комнаты?

Когда явилась мать Вассы, обе девчонки обстреливали рябиной из окна всех проходящих внизу. До этого они спорили, кто выдует самый большой мыльный пузырь, и пускали из окна самолетики. Все в комнате было вверх дном. Самое скверное, что самолетики они делали из листков, вырванных из тетради Вассиной матери. Это оказался ее дневник. У Вассы отродясь не было отца, и ее мама любила приключения, подробности которых она заносила в дневник. В тот день в лагере все узнали, что замначальника лагеря импотент, а кривой Колька из котельной — мужик лучше и не надо. После этого Вассу наказали, но их с Овчаркой дружба началась.

И вот как-то летом, когда повсюду крутили песню «Я шоколадный заяц», Овчарка и Васса встретились после работы и пошли в кино.

Как только фильм начался, Овчарка моментально задремала. Ее не разбудил даже шум от спецэффектов на экране. Так что спустя тридцать минут Васса ее растолкала и они вышли из зала и сели у барной стойки.

— Ты всегда платишь двести рублей, чтоб немного поспать? По-моему, дешевле выйдет спать дома, — со смехом сказала Васса.

— Надеюсь, я не храпела? — спросила Овчарка, зевая.

— Так, совсем чуть-чуть.

Они выпили по кока-коле со льдом, после чего Овчарка заметила на другой стороне улицы «Макдоналдс».

— Пошли. Поспали, теперь поедим. — И потащила подругу в кафе, где набрала кучу еды.

Они с трудом нашли два свободных места.

— Ай-ай-ай! — сказала Васса. — Что же скажут твои читательницы, среди которых ты насаждаешь здоровый образ жизни? Две картошки фри, два молочных коктейля и три чизбургера. И это в восемь вечера!

Однако меньше всего в этот момент Овчарке хотелось слушать о читательницах «Женского мира».

— Да насрать мне на них! Это все из-за них! Это из-за них моя жизнь не удалась!

— Послушай, — рассмеялась Васса, — подожди по крайней мере еще лет пятьдесят. Вот тогда и говори о том, что жизнь не удалась.

— Мне так и хочется иногда написать в моих советах. Знаешь, что я бы сделала со всеми этими дурами, помешанными на диетах и шмотках? Я бы упаковала их всех в столыпины и отправила бы на картошку в Рязанскую область, как при социализме. На них же пахать надо! У нас знаешь какие бы были урожаи! А я тут их учу дыхательным упражнениям от бессонницы! Вот где они бы спали как убитые! Ты не поверишь, я уже вторую неделю из-за всего этого сплю только благодаря феназепаму. Этот проклятый журнал меня в могилу сведет.

— Я всегда говорила, что тебе там не место.

— А есть я что буду?

— Значит, терпи. Вон я читала в журнале, восемьдесят процентов людей недовольны своей работой.

— Не говори мне больше этого слова — «журнал», — буркнула Овчарка и откусила большой кусок чизбургера.

— У меня для тебя маленький подарочек, — сказала Васса, — может, тебя это порадует.

И она достала нарядно запакованный блестящий сверток.

— В честь чего это?

— Неделю назад были твои именины.

— Честное слово, вот блин, хоть бы кто-нибудь, кроме тебя, догадался поздравить, — сказала растроганная Овчарка, разворачивая обертку, — все думают, на день варенья или годовщину свадьбы надо дарить. А именины — мелочь, чего об этом и вспоминать.

В упаковке оказалась помада, Овчарка давно такую хотела — «Блеск мокрых бриллиантов», сто восемнадцатый оттенок.

— Блин, как ты догадалась, что я хочу именно сто восемнадцатый?

— Ты мне месяц назад об этом сказала. Мы тогда еще ходили выбирать мне брюки.

— Черт, хотела бы я, чтобы мой парень так же умел слушать. По-моему, он иногда забывает, как меня зовут. Честное слово, Васса, если б ты была мужчиной, я бы сразу за тебя замуж вышла. Вот прямо здесь, не сходя с места.

— А с чего ты решила, что я тебя бы взяла замуж? — рассмеялась Васса.

— Послушай, — немного погодя сказала Овчарка, — не хотелось бы о печальном, но как твой развод?

— Помаленьку. Я, знаешь, после трех месяцев этой нервотрепки как-то утром в зеркало поглядела, и мне впервые в жизни показалось, что я стала старой.

— Не валяй дурака. По-моему, тебе отдых нужен. И мне тоже. Это мне сегодня сказал зам главного редактора. После того как я отнесла ему свои советы этого месяца. Там одна дура спрашивает: «Мне сорок лет. Что мне делать, чтоб у меня грудь стояла, как раньше?» Ну я и ответила: «Встать на четвереньки». Слушай, хочешь совет? Нормальный? Если ты хочешь ради Катьки все склеить, то лучше сразу брось это дело. Кстати, сколько твоей дочке?

— Четыре года.

— Вот знаешь как будет? Катька вырастет, увидит, какая ты несчастная и старая и как все его выкрутасы терпишь, и спросит: «Мам, ты зачем себя несчастной сделала?» — а ты скажешь: «Ради тебя». А она скажет: «А я и не просила. Это значит, во всем этом я виновата». Ты что думаешь, ей от этого хорошо будет?

Вот смотри, мы с тобой без отцов выросли. И ничего, не сдохли. Я зарабатываю в этом проклятом месте семьсот баксов, ты в своем рекламном агентстве и побольше. Знаешь, что я тебе скажу? Если хочет уходить, пусть уходит сейчас, а не потом, когда Катька к нему привяжется. Вот тебе хорошо, ты своего отца вообще не знала. А меня отец бросил, когда мне восемь было. Встретил какую-то шлюху! Мне, помню, подарил напоследок игрушечный луноход. Я его до остановки провожала, будто знала, что в последний раз его вижу. И так мне хотелось сказать: «Возьми свой луноход, мне не он, мне ты нужен». Но смолчала, хотя чуть и не заплакала. Я тогда уже гордая была, ты меня знаешь. Пришла домой да и разбила этот его луноход молотком. Очень он меня обидел, вот что я тебе скажу. Я если б сейчас его увидела, сразу бы в рожу плюнула. — И Овчарка снова впилась зубами в чизбургер.