Читать книгу "Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера - Алексей Шерстобитов"

Подобные ситуации были лишним доказательством того, что жизнедеятельность «бригады» стала личным бизнесом «братьев». Впрочем, это не удивительное, а повсеместное явление.

Максимальная зарплата у совсем не рядового бойца в лучшие времена доходила до 5 тысяч долларов, в голодные — до двух, у обычных же — от тысячи до двух. По пять получали охранники Олега и Андрея. Мои же «архаровцы» — по 2,5–3,5 тысячи, плюс «на бензин», телефоны, машины и так далее — тогда немалые деньги. Но у моих не было ни риска, ни «стрел», да и вообще их никто не знал. Первым выходом на сцену была Греция, и то всего одна встреча через ворота: взять — отдать.

Но об этом имело смысл говорить лишь до 2000 года. В 1999 году был задержан «Булочник», «усадивший» на скамью подсудимых своими показаниями рядом с собой несколько десятков человек. Хотя он ли виноват?

Всё это могли предотвратить Пылёвы и Ося, но не захотели и, как результат, «сели» рядышком. А вся вина Вовы состояла в том, что он позволял себе говорить на свидетельских показаниях, кроме правды, и что-то придуманное, и то, чему свидетелем он не был, от чего пострадали и некоторые безвинные. Скажем, несколько свидетелей показывали, что человек, находящийся на скамье подсудимых, в момент убийства не был в машине, но судья предпочел версию именно Грибкова, чем условный срок превратил в настоящий. Я же его осуждать не могу, на моём суде он сказал чистую правду, которой знал чуть-чуть. А претензий, предполагаю, ни у кого не будет — после таких сроков найдется более важное, о чём захочется думать и чем предстоит заняться на свободе.

А ОПГ, как и любая другая структура, создаются, как приносящие прибыль для приобретения тем больших благ, чем выше ранг. Но если в бизнес-кругах это понятно, то многие «братки» верят в братство и равноправие, что, кстати, прослеживается и в лагерях, хотя здесь есть свои особенности и уже, увы, подёрнутые временем изменения. О каком равенстве может идти речь между семейным и несемейным, больным и здоровым, богатым и нищим, образованным и неграмотным, наркоманом и спортсменом, между имеющим вес в обществе и возможность обеспечить себе более-менее комфортную жизнь как в лагере, так и после него, и бомжом, который, вдруг получив «портфель» «смотрящего», стал курить Winston, хорошо есть и решать чужие судьбы, совершенно чётко понимая, что, выйдя на свободу, опять запьёт и будет сшибать у магазинов мелочь на очередную бутылку. А ведь есть возможность измениться. Не умолчу, разумеется, и о людях, радеющих за настоящее дело, за которое готовы положить голову, придерживающиеся старых традиций. Но, как ни странно, многие, пытающиеся примкнуть к ним и окунающиеся в поросший уже метастазами и изменившийся до неузнаваемости мир лагерных отношений, разглядев в нём не реальность, а зачастую, просто подделку, старается выйти из всего этого и жить особняком. Что-то похожее на старые традиции осталось лишь на Северах и в редких колониях до Урала.

История с Фишером не единичная и не исключительная, их множество. Фирмы, в них задействованные, называли «курицами, несущими золотые яйца», как, скажем, «Марвелл» или «Союз-металл». Того же типа была история с танзанитами, о которой я узнал после её идиотского окончания и о которой всё-таки надо рассказать.

Суть в том, что, начиная с советских времён, когда СССР обладал какой-то монополией на эти полудрагоценные камни, то ли на обработку, то ли на продажу, взамен на сумасшедшие межгосударственные кредиты, которые Союз раздавал миллиардами, всё это досталось и сосредоточилось в одних руках, владелец которых, испугавшись мощи обладаемого, понял: в одиночку не вытянет. Процент, который он предложил за «крышу» и какое-то участие, был небольшой, но огромный в денежном эквиваленте. При осуществлении проекта можно было больше ничего не делать, так как полученного хватило бы всем участникам от мала до велика, и их детям, внукам и правнукам. Но в процессе разработки «главшпанам» показалось, что со всем можно справиться и самим. И всё бы ничего, но глупость и скупость — попутчики неважные.

Бизнесмена убили, и убили буквально за несколько часов до подписания договора, а без его присутствия иностранные представители свою часть подписывать отказались, даже несмотря на все, казалось бы, правильно оформленные бумаги и имеющуюся доверенность. А золотые яйца, как известно, сами по себе не несутся. Жадность — не порок, а просто диагноз, часто граничащий с идиотизмом! Кстати, во всём объявили виновным молодого человека, проводившего «аудиторскую» проверку и сделавшего вывод, что мы можем справиться сами. Он же был из «наших», и уже было начал радоваться, что отошёл от лихих дел, фамилия его Царенко, и лежит он на том же безвестном погосте, где обрели вечный покой и многие другие.

1997 год. Прошло шесть лет. Кем я стал за это время, насколько изменился, к чему привык, и к чему стремился юперь?

Честно говоря, не очень хорошо себя помню в это премя. Начался тот год с форсмажора — убийства Глоцера, продолжался подготовкой покушения на «Лучка Подольского» (Сергея Лалакина), «Аксёна» (Сергея Аксенова), Александра Черкасова, прослушиванием его офиса и «Арлекино», проблемами с Чаплыгиным, который уже допивался до таких «чёртиков», что вся работа его шла «коту под хвост», а ребята отказывались с ним работать. Дважды я выкупал его из милиции, потратив 15 тысяч долларов, но основная опасность состояла в том, что он везде болтал, находясь «подшофе», будто был чуть ли не ключевой фигурой в убийстве Солоника, естественно, через «десятые руки» информация дошла до Пылёвых, и мне приказали устранить проблему. Тогда же братья продали свои дома на Тенерифе и купили на материке, на ещё более фешенебельных курортах. Закончился же год приобретением третьего греческого паспорта, о котором никто и никогда не узнает.

Кем я стал? Прекрасно понимая, что тот, кто сделал войну своим ремеслом, не может не быть порочным, а сколько верёвочке не виться, но конец всё равно будет, я очень желал, чтобы всё это закончилось, но не знал, как этого добиться. Скорее всего, я пустил всё это на самотёк. Всё — это значит и дела семейные.

Несмотря на большие затраты, у меня были отложены деньги в достаточном количестве, выбрано и подготовлено место, но я не мог определить подходящего времени. И тут мысль о том, что я стал неотъемлемой частью какого-то большого организма, которая сама отторгнуться не в состоянии, просквозила меня насквозь, пригвоздив, как подошву к полу гвоздём.

Стоило мне задуматься и сделать хотя бы одно движение к отъезду — как всё начинало идти не так, рушиться и становиться опасным, стоило одуматься — и русло выпрямлялось.

Ужасно надоело вести двойственную жизнь, иметь по две машины и снимать по две квартиры одновременно. Мало того, что в обычной жизни это не нужно, что на это уходило в два раза больше средств, квартиру нужно было снять, перевести в неё необходимое оборудование и вещи, а машину купить-продать, и вести все необходимые документы, но еще и занимало массу времени и сил.

Я выходил из дома в одной одежде, садился и ехал в одной машине, не доезжая квартала до стоянки, где припаркована другая, и двух кварталов до другой снимаемой квартиры, доходил до неё, постоянно проверяясь, переодевался, готовясь к «рабочему дню», и шёл ко второй машине, которая была подготовлена непосредственно к работе. Любая встреча в это время представляла некоторую проблему, потому что приходилось проверяться и пешком, и при езде в автомобиле, следуя к месту встречи и обратно. А вечером всё повторялось вновь, только в обратном порядке. Это было не каждый день, но очень часто.