Читать книгу "Под сенью апельсиновых деревьев - Линда Белаго"

Кучер Ванденбергов успел заметить только то, что его лошади насторожились и слегка замедлили бег, но в это мгновение упряжка без кучера уже выскочила из‑за поворота. Его лошади отпрянули в сторону, но у них не было ни малейшего шанса избежать столкновения. Четыре тяжеловоза всем весом ударили в карету, а в следующее мгновение въехали друг в друга также повозка и карета. Трясущиеся тела лошадей, рвущаяся кожа, ломающееся дерево… Карету Ванденбергов отбросило в сторону. Кто-то закричал. Последнее, что увидела Юлия, была серая мостовая, которая летела прямо на нее. Затем наступила темнота.

– Мама?

Неужели ей все это приснилось? Юлия попыталась открыть глаза, однако ее тяжелые веки дрожали, словно крылья мотылька, и первый же луч света ослепил ее. Неужели она спала?

– Т‑с‑с… лежи спокойно, – послышался чей-то голос вдалеке.

– Мама? – Юлии наконец удалось открыть глаза и моргнуть.

– Нет, это я, Марит.

Юлия с трудом узнала худощавое лицо своей няньки. Та склонилась над ней и осторожно убрала со лба девочки пропитанную пóтом прядь волос.

– Лежи спокойно, Джульетта, слышишь?

– А что случилось? – Юлия чувствовала себя очень странно. Она попыталась сдвинуться с места, однако острая боль в ноге заставила ее вздрогнуть.

Марит положила руку ей на плечо и осторожно уложила девочку на подушку:

– Джульетта, тебе нужно лежать спокойно!

Тон ее голоса не допускал никаких возражений. Юлия опустилась на подушку, и, еще до того, как голова коснулась ее, девочка опять погрузилась в состояние, похожее на глубокий сон, но безо всяких сновидений.

Когда спустя несколько часов Юлия снова проснулась, она с большим трудом смогла поднять отяжелевшие веки. Девочка, ничего не понимая, огляделась по сторонам и обнаружила, что лежит в своей комнате. Тяжелые гардины, которые висели на окне, собственно, больше для декорации, теперь были плотно задернуты. Однако на улице, казалось, было светло. Отчего же она лежит в постели средь бела дня? Попытавшись приподняться, Юлия вновь ощутила острую боль в ноге. Неужели она ранена?

Что же случилось? Почему она чувствует себя такой усталой?

У Юлии закружилась голова, а потом все вокруг снова погрузилось в темноту.

Когда доктор Маартен немного позже зашел в комнату Джульетты Ванденберг, Марит поднялась со своего стула. Она нервно комкала носовой платок. Взглянув на Юлию, няня прошептала:

– Она два раза ненадолго просыпалась, но теперь снова спит. – По лицу няни было видно, как она волнуется о ребенке.

Доктор Маартен кивнул, поправил на носу пенсне и задумчиво посмотрел на девочку.

– Бедняжка. Какая трагедия!

Он уже давно знал Ванденбергов, а Джульетту держал на руках еще тогда, когда та была грудным ребенком.

– Она спрашивала о матери. – Марит вытерла носовым платком покрасневшие глаза.

Ее усталое лицо побледнело, а серое домашнее платье измялось.

Доктор Маартен успокаивающе положил руку ей на плечо:

– Марит, я знаю, что самое худшее у Джульетты еще впереди, но она должна будет узнать правду, как только снова придет в сознание. Мы с тобой это уже обсуждали.

Марит тихо всхлипнула и кивнула.

– Идите и хоть немного отдохните, а я побуду с ней. – Доктор сел на стул, на котором до этого возле Юлии сидела Марит.

Нянька в нерешительности стояла у кровати.

– Ну, идите же…

Юлия зашевелилась, и врач наклонился к ней, чтобы посмотреть, открыла ли она глаза. Но веки девочки по-прежнему были опущены. Казалось, что бессознательное состояние Юлии наконец-то перешло в целебный сон.

Когда на следующий день Юлия проснулась, ей наконец-то удалось сформулировать несколько ясных мыслей.

– Что с моей ногой? Я смогу бегать? – озабоченно спросила девочка, взглянув на толстую повязку.

– У тебя перелом. Доктор Маартен говорит, что твоя нога заживает хорошо. – Марит ласково погладила свою подопечную по щеке, а затем укрыла одеялом ее забинтованную ногу.

– А сколько это продлится?

– Тебе придется полежать еще несколько недель, пока кость не срастется, – сказала нянька и снова села на стул рядом с кроватью Юлии.

– Как же так вышло? И где мама?

Ответа не последовало.

Немного позже в комнату вошел доктор Маартен. Он улыбался, однако у него на лбу обозначились глубокие морщины.

– Ну, Джульетта, я вижу, что ты снова пришла в себя. – Он подошел к ней ближе и обернулся к няньке: – Марит, прошу вас на некоторое время оставить нас одних.

Когда Марит покинула комнату, врач присел на край кровати.

– Как дела сегодня? – Он сжал руки на коленях, и Юлия увидела, как костяшки его пальцев побелели от напряжения.

– Очень хорошо, господин доктор.

– Как нога?

– Уже меньше болит, – храбро отвечала она, пытаясь улыбнуться доктору.

Однако при виде его серьезного лица улыбка сошла с лица Юлии.

Он взял ее руку в свою.

– Джульетта, мне нужно кое-что тебе сказать. – Казалось, он искал подходящие слова, затем тихо продолжил: – С тобой и твоими родителями произошел несчастный случай. Твои родители получили тяжелые ранения. – Врач глубоко вздохнул. – Иногда ранения бывают такими тяжелыми, что уже не могут больше зажить.

Он сделал паузу.

Юлии вдруг стало очень холодно. Слова доктора Маартена эхом звучали у нее в ушах: «Несчастный случай… ранения…»

Ее родители получили тяжелые ранения! Но где же они? Она должна быть с ними! Она… Юлия испуганно посмотрела на врача, увидела его серьезное лицо, темные глаза, печальный взгляд которых остановился на ней. Вдруг осознание того, что случилось, обрушилось на нее всей своей тяжестью и девочка почувствовала, как ее захлестнула волна глубокой печали и у нее перехватило дыхание.

«…что уже не могут больше зажить», – так сказал доктор.

– Это означает, что мама и папа… умерли? – услышала Юлия свой вопрос. Ей казалось, что ее собственный голос доносится до нее откуда-то издалека. Точно так же, как и голос доктора Маартена.

– Да, дитя мое.

Вслед за этими словами сознание покинуло ее.

Следующие несколько дней Юлия провела в полубессознательном состоянии – это было нечто среднее между бодрствованием и сном. Она снова и снова надеялась на то, что сейчас распахнется дверь и она увидит веселое лицо матери.

Но этого не случилось.

Юлия погрузилась в меланхолию. Она не знала, что ей делать со своей болью, она не могла даже плакать. Когда ей разрешили вставать с постели, ее душевное состояние едва ли улучшилось. Ребенок, который когда-то так весело смеялся, стал тихим, молчаливым.