Читать книгу ""Кроваво-Красная" Армия. По чьей вине? - Владимир Бешанов"

Далее еще интереснее:

«Что же касается карательных мер за несоблюдение трудовой дисциплины, то они должны быть строже. Необходима кара вплоть до тюремного заключения. Увольнение с за вода тоже может применяться, но характер его совершенно изменяется. При капиталистическом строе увольнение было нарушением гражданской сделки. Теперь же при нарушении трудовой дисциплины, особенно при введении трудовой повинности, совершается уже уголовное преступление (!), и за это должна быть наложена определенная кара».

Виновных в нарушении дисциплины

«надо уметь находить, отдавать под суд и карать беспощадно».

Вот оно, освобождение труда! Позднее Сталин, развивая положения «основоположника», пожизненно закрепил крестьянина за колхозом, рабочего за предприятием, а уж как он умел «находить» и «карать»!

Осуществлять пролетарскую диктатуру, принудительно организовывать должна, естественно, самая передовая партия во главе с «вождем мирового пролетариата». А как же! За это и боролись!

А нельзя ли поменьше диктатуры? Нельзя ни в коем случае:

«…беспрекословное подчинение единой воле, безусловно, необходимо. И вся наша задача, задача партии коммунистов… встать во главе истомленной и устало ищущей выхода массы, повести ее по верному пути, по пути трудовой дисциплины, по пути согласования задач митингования об условиях работы и задач беспрекословного повиновения воле советского руководителя, диктатора во время работы…

…нужна железная рука…

Подчинение, и притом беспрекословное, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выборных или назначенных… снабженных диктаторскими полномочиями».

Вот и вся «диктатура пролетариата».

(Карл Фридрихович Маркс–унд–Энгельс, обличая капиталистическую эксплуатацию, писал:

«Массы рабочих, скученные на фабрике, организованные по солдатски, как рядовые промышленной армии, они становятся под надзор целой иерархии унтер–офицеров и офицеров. Они — рабы не только класса буржуазии, ежедневно и ежечасно их порабощает машина, надсмотрщик и прежде всего сам отдельный буржуа–фабрикант».

Последнее, по мнению классиков, особенно обидно. Но стоит отдельного фабриканта поменять на отдельного пролетарского диктатора да назвать его народным комиссаром, и рабочие ― уже не рабы, а самые свободные люди, и даже владельцы этой фабрики и этих машин.)

Куда же под столь чутким руководством должна была прийти «истомленная масса»? Какова конечная цель?

Вот и ответ:

«Если бы мы смогли через малое число времени осуществить государственный капитализм (?!), это было бы победой. Только государственный капитализм, только тщательная постановка дела учета и контроля, только строжайшая организация и трудовая дисциплина приведут нас к социализму. А без этого социализма нет…

Государственно–монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет».

Иными словами то же самое сформулировал писатель Владимир Солоухин (1924―1997):

«Осуществить полный учет и контроль над каждым граммом и над каждой штукой чего бы то ни было произведенного в стране. Все, что бы ни производилось в стране, держать в своих руках, а потом распределять по своему усмотрению. Благодаря такому контролю и распределению, держать в подчинении и трудовой повинности всех без исключения живущих в стране людей, все поголовное население. Чтобы оно подчинялось единой воле как один человек. Вот это и есть социализм. То есть самая высшая и самая массовая форма рабства».

А по Ленину ― первая фаза коммунистического общества. Орднунг. Да он и думал–то на немецком языке.

Ах да, еще «плюс электрификация всей страны».

Конечно, всякие «прихвостни и прихлебатели буржуазии», пугая народ, рисовали социализм как однообразную, монотонную, серую казарму. Но на то они и «лакеи денежного мешка» и «холопы эксплуататоров».

На деле же бояться народу нечего.

Во–первых, никаких тебе эксплуататоров, а только род ные красные диктаторы, днем и ночью о народе болеющие.

Во–вторых, при социализме произойдет

«великая смена труда подневольного трудом на себя, планомерно организованном в гигантском общегосударственном (в известной мере и в интернациональном, мировом) масштабе».

В–третьих, пролетарии, рационально и строго по–отечески управляемые диктаторами, смогут соревноваться в работе,

«проявлять себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты».

В–четвертых, в нерабочее время все дружно будут ходить на субботники и митинги, где разрешается призывать братьев по классу трудиться еще лучше и млеть от слова «гегемон».

В–пятых, население «поголовно» будет управлять государством:

«Целью нашей является бесплатное выполнение государственных обязанностей по отбытии 8–часового урока производительной работы».

Например, отстоял токарь смену у станка, выдал план и ― в министерство, управлять.

Наконец, где–то в далеком далеке коммунизм вступит в свою высшую фазу. Для этого нужно только освободить трудящихся всего мира и принудительно их организовать по марксистской схеме. После чего государство само собой отомрет, наступит полная свобода, всеобщее благоденствие и изобилие. Непонятно только, куда денется расплодившееся в планетарном масштабе племя красных диктаторов.

― Эх, Петька, знаешь, какая жизнь наступит? Помирать не надо!

Как ни странно, но очень и очень многих почему–то не вдохновили идеи строительства гигантской электрифицированной «зоны». Даже союзники в захвате власти ― анархисты и бомбисты–эсеры ― отшатнулись от большевиков и тут же были зачислены в «контру».

Не страшно. Ради мировой революции и счастья пролетариата Владимир Ильич готов был истребить 90% населения России. Не зря им так восхищался Троцкий:

«У Ленина твердая рука. И вокруг него — крепкое ядро таких же, как он, решительных и непримиримых людей».

Правда, по признанию самих вождей, среди этих реши тельных людей было немало ― 90 человек из каждых 100 ― мерзавцев, жуликов,

«бездарных и бессовестных комисса ров»

и прочей

«коммунистической сволочи»,

достойной быть повешенной

«сугубо на вонючей веревке».

Но именно такие и требовались:

«Партия не пансион благородных де виц, иной мерзавец потому–то и ценен, что он мерзавец».

Вроде харьковского чекиста Ивановича, в полной мере подчинившего нравственность интересам классовой борьбы:

«Бывало раньше совесть во мне заговорит, да теперь прошло — научил товарищ стакан крови человеческой выпить: выпил — сердце каменным стало».