Читать книгу "Исправленная летопись. Книга 3. Пушки и колокола - Михаил Ремер"

Тишину морозного утра потревожили звуки шагов и глухого сиплого кашля; кто-то тяжко пробирался сквозь заснувший ельник, держа курс на небольшую, с холмиками поляну.

– Чего опять дохаешь? Банок давно не ставили, а?!

– Банки нынче – для князя да сына его. Не по дружинника честь, – из чащи донеслись сварливые голоса странников.

– Надо будет – для тебя раздобуду.

– Ты – да. Боек не по годам. Аленке, вон, подарок.

– Не замай! И без того тошно.

– Как скажешь, Никола, – закашлялся невидимый в чаще мужик. Затем, переведя дыхание, добавил: – А чего такого-то? Подумаешь, женят. Была бы дворовая какая, – беда, а так… И тебе подспорье, и ей – почет. Ты же, Никола, нынче – о-го-го! Жених – на зависть!

– Просил же тебя, Милован!

– Прости, Никола. – На поляну вышли два бородатых мужика, за которыми семенили пятеро монахов, держащих в руках грубые деревянные лопаты с металлическими наконечниками[3]. – Здесь? – оглядевшись по сторонам и заприметив с десяток холмиков в ряд, поинтересовался мужик с перекинутым через плечо луком.

– Здесь, – выдохнул его собеседник. – Только рано еще. Оно – неполных два года минуло[4]. Еще бы годок хотя бы.

– Ты про то князю рассказывай. Мое дело – малое. Велено проверить, вот и проверяю.

– Все бы тебе на него кивать, – огрызнулся в ответ первый, тот, в котором читатель без труда узнает Николая Сергеевича Булыцкого. – Князь велел, князь женит, – передразнил он.

– Ох, и сердит ты на него, да все попусту.

– Тебе-то печаль какая?! Ну, сердит! А что с того? Тебе, что ли, в порубе сидеть?

– Не кручинься, Никола! Ты у него теперь в почете. Вон, орудия какие отлил. Тюфяк с ними в сравнении – тьфу! А плинфа?! Рукаст!

– Ну так и что?!

– А то, что и веры тебе сейчас – втрое! Вон, сам князь тебе поверил! Шутка ли; пороху сробить наказ! Не по каждому и честь такая!

– Нужна мне честь эта, – проворчал учитель. – Честь – это когда довольны все! А наказ, за неисполнение которого – поруб…

– Сдюжишь! – уверенно остановил его собеседник. – А что порубом стращает, так то не обессудь. Господь наш великий за неисполнение заповедей тоже Адом напущает. Так то – Отец наш небесный, а князь – людина лишь, воле Господней судьбу свою вверивший.

– И что, воля на то Бога, чтобы мне в порубе сидеть за наказ, с которым ведать не ведаю, как управиться?

– Князь, он как и отец: судьбам других хозяин, да не своей. Свою смиренно Богу и отдал. И тебе так же надобно. А там и сложится все, как положено.

– Ох и замудрил, – огрызнулся Булыцкий.

– Сам бы и отговорил князя ямы твои вскрывать! Так ведь и деваться тебе некуда! Чего тогда кручиниться-то, а?! Или, – усмехнулся вдруг Милован, – самому небось интересно, а? Чего там за порох из мест отхожих.

– Сметлив ты стал больно, как я погляжу, – отпустив гнев, усмехнулся преподаватель[5].

– С кем поведешься, – беззлобно ответил второй.

Перебрасываясь фразочками, мужики подошли к одному из холмиков.

– Ну, Никола, поднимаем?

– Поднимаем.

Сопровождавшие их монахи принялись раскидывать снег.

– И не жалко тебе, Никола, лопаты такие?! – с завистью поглядывая на железные наконечники, оскалился Милован. – Тут бы хоть и князю в подарок, а ты! – не закончив, он с досадой махнул рукой: чего, мол, там говорить?!

– То сейчас – князю в подарок. А погодя чуть, так и безделицей станет. Что лучина. В каждом доме.

– Так и в каждом? А домов, ты сам сказывал, что деревьев в лесу.

– Так и есть.

– Это же сколько кузнецов надо, чтобы оконечники на каждую выковать?! А угля перевести?! И углежогов[6]сколько души Богу отдадут, так то подумать даже страсть?!

– Э, Милован, объяснять долго. Даст Бог, покажу, как по-новому такие вещи робятся. Разом по нескольку штук. Да не за день, а вон, от заутрени до обедни, и не просто оконечник железный, а вся, целиком! Черенок только и будет деревянным.

– Да ну?

– Вот тебе и «да ну»!

– Гляди, Николай Сергеевич, – окликнули мужчин сопровождающие, уже вскрывшие пять из шести ям.

– Ох, и смердит! – поморщился Милован, едва заглянув вовнутрь. – В грядущем твоем, поди, и не продохнуть, раз порох – такая же безделица, как и лопаты?

– А чего не продохнуть-то? – прикрыв нос и внимательно разглядывая содержимое, поинтересовался пришелец.

– А сколько той ямчуги снимешь?! Слезы! Так ям, выходит, надобно, чтобы пороху – вдоволь! – аж присвистнул бородач.

– Чего?! – Булыцкий обалдело уставился на собеседника. – Что за ямчуга?

– Из ям выгребных которая.

– Ямчуга, – задумался учитель, копаясь в памяти и пытаясь вспомнить, а где же он слышал это слово. Ведь знакомо было.

– Ну, ямчуга! – видя колебания товарища, добавил товарищ. – Без нее и пороху никакого! Она, сера, да уголь.

– Селитра, что ли? – сообразил наконец пенсионер. – Откуда про нее ведаешь?!

– А чего тут такого? – в свою очередь поразился Милован. – Знамо же: пороху чтобы получить, уголь, ямчуга да сера надобны. Угля – вдоволь, ямчугу и сами можем, серу, вот, только откуда бы…

– А раньше чего молчал?! – набросился на товарища историк.

– А ты спрашивал, что ли?!

– Тьфу ты, пропасть! – выругался в сердцах мужчина. – Князь требует, а я… Ох, ведь в поруб бросит.

– Знамо дело, бросит! – утвердительно мотнул головой бородач. – Ежели волю княжью не исполнишь. Оно, вишь, княжьей воле непослушание – грех второй после Бога воле переченья. Так и тебе времени – до зимы следующей. Управишься.

– Да поди ты! – сплюнул Николай Сергеевич.

– Не кручинься ты, – примирительно продолжал бородач. – Ты, вон, ямчугу как-то иначе сробить пытаешься. Что получится если, уже спасибо. Ты, Никола, смекалист. И серу как осилить, прознаешь. Вон, гляди!