Читать книгу "Эхо войны - Леонид Гришин"

В плен попал рядовым к американцам. Мы радовались, что к американцам, а не к русским, потому что много мы бед, конечно, русским принесли… Зря радовались. Оказалось, что наш лагерь отошел к русским. Американцы нас по списку передали… Нас построили в колонну, посадили в ужасные вагоны, и мы поняли, что нас везут в Сибирь. По вагону ходили разные рассказы о Сибири, говорили, будто там мороз, медведи и больше ничего нет. Думали, что на погибель нас везут. Долго пришлось ехать в этих вагонах. Иногда нам что-то давали есть, а иногда забывали давать и воду. Привезли нас не в Сибирь, а в какую-то станицу. Позже я узнал, что эта станица называлась Новокубанская. А ты сказал: «город Новокубанск»…

– В 63-м году станицу переименовали в город.

– Я так и понял. Нас там поселили, офицеров, конечно, отдельно, а нас, солдат, заставляли работать на кирпичном заводе, а иногда на спиртзаводе. Мы на спиртзавод с удовольствием шли, потому что кормили нас плохо, а на спиртзаводе можно было иногда, не скажу, что украсть, но подобрать кукурузу, или пшеницы горсть, или еще чего-нибудь. Потому что русские все-таки не очень, надо отметить, аккуратные, и это мы наблюдали. Нас заставляли ящики перетаскивать, разбирать оборудование, а рядом зернохранилище было. Вот с этого зернохранилища возили зерно и кукурузу. Иногда везли в драных мешках, из мешка сыпется пшеница, а возница, видя, что сыпется, не обращает никакого внимания. Но этого-то мы и ждали. Позже мы в пыли выбирали эти зернышки, естественно, если охранник позволял. А когда возили кукурузу, то падали целые початки, а возница их не подбирал. Если нам удавалось подобрать, мы их прятали, приносили в лагерь, измельчали кукурузу в ступке и варили себе что-то вроде каши.

Был там один охранник. Молодой, но зверь зверем был, самым настоящим. Ему, казалось, доставляло удовольствие бить нас, причем он мог бить чем угодно и за что угодно. Мог кулаком в лицо ударить, ногой в живот, а иногда тем, что под руку попадало, даже непонятно за что. Звереныш был, хотя и молодой совершенно. Так было и в тот день…

Гюнтер замолчал, потянулся опять за бутылкой шнапса. Налил, и мы, не чокаясь, выпили.

…С брички упали два початка кукурузы. Возница глянул и, не обращая внимания, поехал дальше. В тот день мы работали с Куртом. Товарищ мой был… Мы с ним улучили момент, когда отвернулся охранник, схватили по початку и спрятали за пазуху. Охранник это заметил и стал к нам приближаться. У него в руках оказался железный прут, кусок арматуры.

– Давай, – говорит.

Но Курт не понял его, он не знал русского. А я сразу же вытащил початок из-за пазухи и отдал ему. Страшный удар получил я по спине этой железкой, когда тот забрал у меня из рук початок. А Курт стоял, ничего не понимая.

– Ну, ты что стоишь? Не понял что ли? Так я тебе мозги сейчас вправлю! – закричал на него охранник.

Курт неуверенно достал свой початок и отдал, а охранник прутом ударил Курта прямо по лицу. Я видел, как у него лопнула кожа и оттуда брызнула кровь. Курт схватился за рану и упал. Охранник повернулся ко мне: я вжал голову в плечи, руками прикрыл лицо, приготовился к тому, что сейчас со мной то же самое будет, думал, что сейчас этот звереныш изуродует мне лицо или пробьет голову. Я уже видел, как он занес над моей головой этот железный прут, и вдруг услышал чей-то голос:

– Отставить!

Я стоял, сжавшись, ожидая, что в любую секунду на меня обрушится удар. Проходит две секунды, три секунды – удара нет.

– Ваня, ты что делаешь? – слышу я чей-то голос.

– Да вот, гады-фашисты кукурузу воруют, ну, я их и учу, что воровать нельзя.

– Как они воруют?

– Ехал этот идиот, у него с брички падает кукуруза, он не подымает, а эти схватили да запрятали.

– Вань, так они же не украли, они подняли…

– Так и что же, эти гады-фашисты подняли, ихнее что ли?

– Вань, гады-фашисты сейчас в Нюрнберге на скамье подсудимых, а это солдаты, причем военнопленные. За что ты их бьешь? Они уже отвоевали свое. Мы победили фашистов, а ты теперь сам похож на фашиста, Вань. Разве можно бить невооруженного человека, да еще таким оружием, как у тебя в руках. Разве я тебя этому учил, Вань? Ведь они же люди! Ты посмотри, ты же изуродовал человека, как так можно, Ваня? Я не думал, что ты такой жестокий.

Тот мужчина нагнулся над Куртом. Курт лежал почти без сознания, а у него по лицу лилась кровь. Спасший меня мужчина вытащил платок и отдал Курту, Курт зажал рану, а он взял его за руку и поднял.

– Вань, я возьму его?

– Да, конечно, Батя, – сказал Ваня немного другим голосом.

А я так и стоял со вжатой в плечи головой и прикрывал лицо руками. Этот человек повел Курта, а я стоял и не знал, что делать.

– Ну, что стоишь? Иди работай!

Я хотел уже идти, но он снова меня окликнул.

– Нет, постой! Иди сюда!

Я подошел, он достал портсигар и закурил.

– Курить будешь?

Я молчал.

– На, закуривай!

Я закурил, он дал прикурить от своей папиросы. У вас тогда сигарет не было, папиросы были.

– Что, больно было? – спросил он меня после того, как я затянулся.

– Да, больно!

Он помолчал.

– Слушай, а этому тоже больно было, которого я ударил?

– Очень больно…

– Ты вот что, знаешь, возьми папиросы, – и протянул портсигар.

Я поначалу побоялся их взять, думал, что протяну я руку к портсигару, а он или другой рукой меня по лицу двинет, или ногой в живот.

– Да что ты боишься?

Он вытащил все папиросы из портсигара.

– На, отдашь этому.

Смотрю я на него и не понимаю, из-за чего произошла такая перемена… Еще недавно это был садист-зверенок, который бил нас чем попало, а сейчас передо мной стоял просто мальчик с добрым лицом.

– Тебе больно было? На, возьми кукурузу, возьми, не бойся.

Я опять побоялся протянуть руку, поэтому он мне эти початки прямо в руки сунул:

– На! Возьми.

Я взял, а он в глаза мне не смотрит, а только тихо проговорил:

– Меня Батя отругал, – не ко мне обращался, а просто сам себе говорил, – Батя меня отругал, – сказал он вновь.

Очнувшись, он оглянулся и велел мне идти работать. Я пошел, не веря своим глазам. В моей голове не могло уложиться, что за такая метаморфоза произошла с этим человеком, которого мы считали настоящим садистом.

Я передал початки своим друзьям, которые спрятали их, потому что я боялся у себя их держать. Пришел Курт с перевязанным лицом. Он что-то держал за пазухой, озираясь на охранника. Мы его окружили, а он достал из-за пазухи тонко порезанный хлеб и такое же тонко нарезанное сало и сказал нам, что ему это дал тот мужчина, а он свою долю съел. Мы, конечно, это быстро разделили и проглотили. Вкуснее этого сала и хлеба я никогда в жизни ничего не ел.