Читать книгу "Гибель королей - Бернард Корнуэлл"

– Трехдневный младенец стал святым?

Уиллиболд всплеснул руками.

– Чудеса случаются, лорд, – сказал он, – они действительно случаются. Говорят, маленький Румвольд воспевал хвалу Господу, когда сосал грудь.

– Я чувствую нечто подобное, когда хватаюсь за титьку какой-нибудь девки, – сказал я, – но это же не делает меня святым?

Уиллиболда передернуло, и он благоразумно сменил тему.

– Я привез тебе сообщение от этелинга, – сказал он, имея в виду Эдуарда, старшего сына короля Альфреда.

– Ну, говори.

– Он теперь король Сента, – радостно объявил Уиллиболд.

– И он отправил тебя в долгий путь только ради того, чтобы сообщить мне об этом?

– Нет-нет. Я просто подумал, что, возможно, ты об этом не слышал.

– Естественно, слышал, – сказал я.

Альфред, король Уэссекса, сделал своего старшего сына королем Сента. Предполагалось, что когда Эдуард будет учиться править, его учеба и ошибки не принесут особого вреда, потому что Сент как-никак часть Уэссекса.

– Он уже погубил Сент?

– Конечно, нет, – сказал Уиллиболд, – хотя… – Он вдруг замолчал.

– Хотя что?

– О, ничего, – с деланой беззаботностью ответил он и притворился, будто заинтересовался овцой. – Сколько у тебя черных овец? – спросил он.

– Может, мне стоит хорошенько потрясти тебя за ноги, пока я не вытрясу все новости? – предложил я.

– Просто Эдуард, в общем… – Он заколебался, затем решил, что будет лучше все рассказать мне – на тот случай, если я действительно вздумаю схватить его за ноги и потрясти. – Просто он захотел жениться на девушке из Сента, а его отец не соглашается. Но это совсем не важно!

Я расхохотался. Эдуард слишком юн, из него не получается идеальный наследник.

– Эдуард взбесился, да?

– Нет-нет! Все это был юношеский каприз, и он давно стал историей. Отец уже простил его.

Я больше не задавал вопросов, хотя мне и стоило бы внимательнее отнестись к этой новости.

– Так в чем состоит послание Эдуарда? – спросил я.

Мы стояли на нижнем лугу моего поместья в Буккингахамме, которое находилось на востоке Мерсии. По сути, эта земля принадлежала Этельфлед, но я платил ей аренду продуктами, а поместье было настолько большим, что могло прокормить тридцать дружинников, многие из которых в это утро отправились в церковь.

– Кстати, а почему ты не в церкви? – спросил я у Уиллиболда прежде, чем он успел ответить на мой первый вопрос. – Сегодня же праздник, верно?

– День Святого Алнота, – сообщил он с каким-то особенным удовольствием. – Мне нужно было найти тебя! – Его голос зазвучал восторженно. – У меня для тебя новости от короля Эдуарда. Каждый день похож…

– За редким исключением, – грубо перебил я его.

– Да, лорд, – покорно произнес он, потом озадаченно нахмурился, – но чем ты тут занимаешься?

– Смотрю на овец, – ответил я, и это было правдой. Я действительно смотрел на две или больше сотни овец, которые тоже глядели на меня и трогательно блеяли.

Уиллиболд повернулся к отаре.

– Замечательные животные, – сказал он так, будто знал, о чем говорит.

– Всего лишь баранина и шерсть, – сказал я, – и я решаю, какая из них будет жить дальше, а какая умрет.

Это было время забоя овец, тот мрачный период года, когда мы резали наших животных. Несколько штук мы оставляли на развод весной, а большую часть забивали, потому что на всю зиму для всех отар и стад корма не хватало.

– Понаблюдай за их спинами, – сказал я Уиллиболду. – Быстрее всего снег тает на шерсти самых здоровых. Вот они-то и останутся в живых.

Я приподнял его шерстяную шляпу и потрепал старика по седеющим волосам.

– А на твоих волосах снега нет, – весело сообщил я, – иначе мне пришлось бы перерезать тебе горло.

Я указал на овцу со сломанным рогом:

– Бери эту!

– Слушаюсь, лорд, – откликнулся пастух, маленький шишковатый дядька с бородой, закрывавшей пол-лица.

Он приказал своим двум гончим оставаться на месте, врезался в отару, с помощью крюка на своей палке зацепил овцу, подтянул ее к краю поля и погнал к другим животным, собранным в дальнем конце луга. Одна из гончих – драный, покрытый шрамами пес, – принялся покусывать овцу за задние ноги, пока пастух не прикрикнул на него. Вообще-то пастух не нуждался в помощи при выборе тех овец, которым предстояло жить или умереть. Он с детства умел отбирать животных, но лорд, который отдает приказ забивать животных, должен проявить к ним хоть крохотное, но уважение, проведя с ними некоторое время.

– Судный день, – сказал Уиллиболд, натягивая шляпу почти до самых ушей.

– Сколько уже? – спросил я у пастуха.

– Джиггит и мумф, – ответил он.

– Этого хватит?

– Хватит, лорд.

– Тогда режь остальных, – сказал я.

– Джиггит и мумф? – удивился Уиллиболд, все еще ежась.

– Двадцать пять, – ответил я. – Яйн, тайн, тетер, метер, мумф. Так считают пастухи. Не знаю почему. Мир полон тайн. Говорят, что некоторые люди даже верят в то, что трехдневный младенец может быть святым.

– Нельзя насмехаться над богом, лорд, – сказал отец Уиллиболд, стараясь сохранять суровый вид.

– Мне можно, – ответил я. – Так чего хочет юный Эдуард?

– О, это самое замечательное, – с энтузиазмом начал Уиллиболд и замолчал, потому что я поднял руку.

Оба пастушьих пса рычали. Оба припали к земле и смотрели на лес. Шел дождь со снегом. Я вгляделся в деревья, но ничего угрожающего среди черных зимних веток не увидел.

– Волки? – спросил я у пастуха.

– Да я волков не видал аж с тех пор, когда рухнул мост, лорд, – ответил тот.

У собак на загривках шерсть встала дыбом. Пастух пощелкал языком, успокаивая их, потом коротко свистнул, и одна собака потрусила к лесу. Другой пес взвыл, недовольный тем, что его не пускают вперед, но пастух тихим голосом произнес короткую команду, и тот успокоился.

А другая собака все бежала к лесу. Это была сука, и она хорошо знала свое дело. Она перепрыгнула через обледеневшую канаву и исчезла в зарослях остролиста. Один раз гавкнув, она вышла из кустов и снова перепрыгнула канаву. На мгновение она остановилась, оглянулась на лес и побежала. А из лесного мрака вслед ей полетела стрела. Пастух свистнул, и сука во весь опор понеслась к нам. Стрела упала позади нее.

– Разбойники, – сказал я.

– Или охотники на оленя, – сказал пастух.

– На моего оленя, – заметил я, продолжая вглядываться в деревья.