Читать книгу "Карта Талсы - Бенджамин Литал"

– Это там тусуются подростки?

В тени между небоскребами лежала полутемная площадь, над которой возвышался лязгающий флагшток. В свете охранных прожекторов мелькала мошкара, а в темноте, судя по звукам, гоняли скейтбордисты. По-моему, эта площадь называлась «Центром вселенной». За мощное эхо, достойное занесения в Книгу рекордов Гиннесса. Но раньше мне все казалось, что у меня нет права туда соваться.

– Хотите, пойдем туда? – спросил я.

– Мы вообще-то думали сходить потанцевать.

Значит, для «Центра вселенной» мы слишком стары, – осознав это, я не особо расстроился.

Эдит – которая старалась соблазнить как меня, так и Кэм, – объяснила, что в заведении «Бальный зал Каина» сегодня «ночь ретро».

– Это самый старый клуб Талсы, – сообщила она подруге. – Работает со времен сухого закона.

Я поднял палец.

– А можно сначала дозаправиться в «Блюмонте»?

– Ну, выпить можно и у Каина, – ответила Эдит. Я заметил, как она улыбнулась про себя.

Танцевать я научился в дискуссионном лагере, когда всепроникающая атмосфера умничанья надрывалась в маниакальном порыве и парни начинали танцевать друг с другом, выкрикивая партнеру в лицо слова песен. Но мы тогда совсем не бухали. Еще я недолго ходил на уроки танцев в колледже. И все. А у Каина я выдал какую-то совершенно безумную чечетку, чем, кажется, немало удивил своих новых подруг.

Эдит вскинула брови. Пол там был деревянный, доски лежали на старых стальных пружинах – реклама гласила: «самый большой напружиненный танцпол к западу от Миссисипи». Идя в туалет, я прямо чувствовал, как он вибрирует под ногами, подобно великанскому матрасу.

«Бальный зал Каина» был невысоким и квадратным. Его яркая вывеска испокон веков торчала рядом с виадуком, но я ни разу туда не заходил. На стене красовался портрет Боба Уиллса и всех его техасских плейбоев[1]. Тем не менее в этом кабаке игралось то, что в конце девяностых называли «ретро» – то есть музыка восьмидесятых. Вокалисты-мужчины изображали умирающих злодеев и ходили по сцене на заплетающихся ногах. Они стонали. Женщины, в свою очередь, пели пронзительно. Попсово. В последних классах школы я наслаждался этой музыкой в уединении. В наушниках. Я считал ее своей старшей сестрой – на самом деле я был единственным ребенком у родителей.

Пока мы шли туда, Эдит продолжала хвалить мои стихи. Она, наверное, решила, что мне надо внушать уверенность в себе. Я не совсем понимал, как это воспринимать. В колледже мы друг друга только критиковали. Но Эдит меня сильно опережала – по жизни. Во время танца она вдруг остановилась, схватила за шлевку высокого симпатичного мужчину в спецовке.

– Терри в тюрьме работает, – сообщила она, представляя нас друг другу.

– Мне так хорошо, – сказал Терри, он все держал руку на груди, растопырив пальцы, и улыбался, словно не мог отдышаться. – Отличный вечер. Я перестал обо всем этом думать.

Эдит шепнула ему что-то на ухо и бросила взгляд на меня.

Сама она танцевала чисто формально. Голова опущена, шишечка на позвоночнике ходила вверх-вниз, как верблюжий горб. Хлопала она тоже очень вяло, равнодушно. Кэм подпрыгнула, схватила Эдит за руки, поцеловала ее. Выглядела Эдит глупо: Кэм Талса уже наскучила, а она пыталась ее как-то развлекать.

Клуб наполнялся. Прямо посреди песен меня знакомили с какими-то людьми из Дженкса, Юньена, Броукен-эрроу[2]. А во «Франклине» никто из них не учился. Это меня радовало. Мне нравилось, что меня никто не знает. Во время танцев я держался поближе к Кэм – надеясь донести до нее, что и я тут чувствую себя чужаком. Время от времени я удалялся к бару, а наш круг все расширялся.

Я глотал выпивку, а потом поспешно возвращался и танцевал со все большей экспрессией. Меня охватил испуг, когда наш круг решил сделать передышку и все толпой протиснулись через боковую дверь на принадлежавшую клубу треугольную площадку, над которой проходило шоссе. Над головой урчали машины и рассекали воздух, словно ударами хвостов, но нам было все равно, потому что в ушах и без того звенело. Чтобы поговорить, приходилось кричать, хотя лично я молчал: у Эдит было очень много знакомых, многие из них видели Кэм впервые – так что нужно было ее всем представлять. Я в одиночку прокрался в шумный и пропахший потом клуб и начал двигаться, особо не задумываясь. Наверное, я выглядел как спортсмен, у которого закончилась официальная тренировка, но осталось время на свободный полет: с одной стороны, сил уже не осталось, а с другой – сходить с беговой дорожки тоже еще не хочется. Мне нравилось, что вокруг полно народу, а для меня это большой подарок. Взгляд, отскакивая, метался между интересными мне объектами, которые удавалось заметить в этой суматохе, – девушки, их волосы, их туфли. Рядом отплясывал и короткостриженый пацан в толстой кожаной юбке. Из Катузы, наверное, или еще откуда. Ножки у него были тоненькие. Он, наверное, краситься начал уже в шесть и прибежал сюда пораньше, и, полагаю, больше из его школы на «ночь ретро» никто не ходит.

Изначально я этим летом планировал остаться в колледже. Я попытался устроиться в нашу газету на каникулы. Но меня не взяли. А идей, где можно поработать еще, у меня не возникло. В любом случае, как я детально объяснил родителям, а они у меня оба преподают в государственной школе, я собирался львиную долю времени посвятить чтению, так что все равно. Я хотел изложить им это все, донести, что вообще-то я планировал летом работать, но в этом году мне лучше заняться самостоятельным обучением, без стороннего контроля, подготовиться ко второму курсу и выбрать специализацию. Я не обрадовался тому, что в газету меня не взяли, но сказал сам себе, что, может, оно и к лучшему. Что это все не просто так – по мере того как второй семестр приближался к концу, я все больше отдавался потоку, с каждым днем мне все меньше и меньше хотелось придумывать какую-то еще работу, и тут на поверхность всплыло мое тайное желание, возвращение домой, планировавшееся на крайний случай, и оно воплотилось в реальности – но я не признавал, что хотел именно этого, наверное, до того момента, как оказался у Каина. Когда Эдит с тусовкой вернулись на танцпол, мне пришлось стараться не обращать на них внимания, чтобы не потерять мысль. Но чем больше я зацикливался на себе, рассчитывая свои полуобороты так, чтобы заглянуть в глаза разве что кое-кому из девчонок, хотя в целом я просто колбасился сам по себе, – тем больше мне хотелось выйти на улицу и снова взглянуть на Талсу.

Ко мне подошла Эдит.

– Слушай, мы, наверное, скоро пойдем.

К машинам мы возвращались в приятной тишине и усталости. Кэм что-то тихонько напевала. Я надеялся, что ей понравилось. Мы шли не спеша. В свете старых фонарей тротуар, усыпанный битым стеклом и пожухшей травой, казался оранжевым.

Молчание нарушил я.