Читать книгу "Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века - Татьяна Вяземская"

То и дело она слышала: «Стася! В нашем возрасте уже…» В нашем – это в восемнадцать! Подруги считали, что в этом возрасте уже неприлично лазить через забор с компанией однокурсников, постоянно ходить на занятия в джинсах и кроссовках и ходить на тренировки по пейнтболу.

«В нашем возрасте» полагалось делать прическу, а не стягивать волосы в хвост, носить короткие юбки и обувь на каблуках и заниматься не пейнтболом и тяганием гантелей, а степ-аэробикой или большим теннисом, не хлопать при встрече парней по плечу, а мило подставлять щечку и смеяться несмешным шуткам, вместо того чтобы, наморщив нос, сообщать, что этому анекдоту уже тысяча лет.

Периодически Стаську воспитывали и мамины подруги; впрочем, тут уж заступалась мама – чтобы потом повторить все то же самое, что два часа назад произносили тетя Инна и тетя Альбина.

Сегодня, похоже, тоже предполагался воспитательный процесс: открыв двери своим ключом, Стаська услышала в гостиной голоса маминых подруг. Впрочем, включенным был и телевизор, так что оставалась еще надежда, что на Стаську «мадамам» не хватит времени.

– Стась! Это ты? – прокричала мама.

Нет, это султан турецкий! Кто же еще может дверь своим ключом открыть, если Стаська с мамой вдвоем живут!

– Здрасьте, теть Альбина!

Тети Инны не имелось – мать с Альбиной заседали вдвоем. Если честно, Стаська бы предпочла приход тети Инны: та, как преподаватель математики, по крайней мере, не заводила бесконечную песню на тему: «Зачем ты, девочка, в Политех пошла, это же совсем не женский институт!»

По настоянию тети Али она в свое время изучала древнегреческий, потом – итальянский. С одной стороны: ее слегка напрягало, что ее заставляют заниматься тем, чем не хочется. С другой – она достаточно быстро втягивалась и начинала получать от занятий удовольствие: все преподаватели отмечали, что способности к языкам у нее просто поразительные.

Правда, когда пришла поступать в вуз, Стаська все-таки настояла на своем и выбрала политех, что тетю Альбину очень сильно обидело. К счастью, долго обижаться она просто не умела.

– Мой руки и иди кушать! – велела мама. Угу, а то она в восемнадцать не соображает, что сперва руки надо вымыть. Ну да у мамы бывают такие «приступы материнской заботы», во время которых она, кажется, забывает, сколько лет ее дочери.

– Ну ты смотри, какая красавица выросла! – Тетя Альбина встала, «клюнула» Стаську в щеку и тут же без всякого перехода продолжила: – На кого ты, мать моя, похожа!

– На папу, – попробовала отшутиться Стаська.

Тетя Альбина нахмурилась и покачала головой:

– Не ври! Твой отец всегда за собой следил! Такой был импозантный мужчина! – Она закатила глаза, а Стаська покосилась на маму. Сама она отца не помнила – он умер, когда ей было шесть, но для мамы эта тема до сих пор больная, и не очень-то тактично со стороны тети Альбины… Впрочем, она сама начала.

– А ты?! Что это за прическа? А? Тебе что – десять лет? Что это за «хвостик»?!

– В десять я носила косичку, – снова попробовала перевести разговор в шутку Стаська.

Но тетя Альбина была настроена решительно:

– Уж лучше бы ты и сейчас косичку носила! Так хотя бы на девушку была похожа! На «синий чулок», правда, но все равно – на девушку! А так что?! Тебя со спины вообще за парня можно принять! Хвостик, джинсики, кроссовочки… Марина, это ты виновата! – Теперь «указующий перст» маячил перед носом Стаськиной мамы. – Ну что это за имя такое – Стаська?! Ей что, три года, что ли? И ведь у нее такое красивое имя: Анастасия! Миллион вариантов, миллион! Настя, Настенька, Настена, Настуся… Так нет – какое-то дурацкое Стася! Где вы его откопали-то вообще?!

Именем Стаська была обязана отцу: он был в восторге от актрисы, сыгравшей Анастасию Ягужинскую в фильме о гардемаринах, вот дочь и получила «редкое и прекрасное имя».

Правда, папа почему-то не подумал о том, что от фильма в восторге не он один и что только в их дворе уже обитают восемь Насть разных возрастов. Видимо, только девятой и не хватало для полного подтверждения редкости имени.

Когда Настя пошла в садик и выяснилось, что в группе Насть четверо, она затребовала у мамы, чтобы та придумала ей новое имя. Мама и придумала. Папа возражал, но не слишком. Так и называли: мама – Стасей, Стаськой, а папа – Анастасией, а еще – звездой.

Саму Стаську такая интерпретация ее имени устраивала более чем, да и друзей ее – тоже. А вот тетя Альбина считала, что восемнадцатилетнюю девушку звать каким-то «пацанячьим» именем просто неприлично.

Она распространялась на эту тему еще минут пятнадцать – Стаська за это время успела почти наесться; это, кстати, стало новой «воспитательной темой» для тети Альбины:

– Почему ты так быстро ешь, Настя? Это некрасиво!

– Тетя Аля, у меня просто нет времени, простите, но мне сейчас срочно надо… курсовик писать. – Про курсовик сочинилось на ходу, но сидеть тут и выслушивать нравоучения не хотелось.

– Точно? – Тетя Альбина прищурилась. Она вообще считала себя очень проницательной особой и весьма этим гордилась. – А вот я в твоем возрасте сама курсовиков не писала! За меня их делали мальчики! И это при том, что на нашем потоке мальчиков было всего трое, а девчонок – сорок с лишним! А ты, радость моя, похоже, совсем мужчинами манипулировать не умеешь!

Спорить было глупо, но сдерживать свой язык Стаська не умела никогда.

– А по-моему манипулировать кем-то – вообще непорядочно.

Тетя Альбина высоко подняла подщипанные брови:

– Да? И ты никогда-никогда этого не делала?

Стаська уже совсем было открыла рот, чтобы ответить отрицательно, да точно так же и закрыла. Разве не она вчера строила глазки Димке Мельникову, чтобы он уступил ей свою очередь пострелять? И разве это не манипулирование?

– Это надо уметь! – Тетя Аля назидательно подняла указательный палец с длинным ногтем ядовито-розового цвета. – Причем так, чтобы тебя не заподозрили в манипулировании! А ты – пацанка, да и только. Марина, – она снова повернулась к маме, – ты должна что-то делать! А то мы ее никогда замуж не выдадим!

Мама подмигнула Стаське, и та ретировалась из комнаты. Предстояло просидеть в четырех стенах часа четыре – меньше тетя Алевтина никогда не гостила.

Но – не в этот раз. Минут через сорок мать позвала Анастасию попрощаться с гостьей.

– Девочка моя! – Мамина подруга несколько раз поцеловала ее в щеки. – Ты ведь такая красавица! И совершенно не умеешь своей красотой пользоваться! Если подчеркнуть то, что надо, и скрыть то, что не надо, ты вообще сто очков форы дашь любой голливудской красотке!

Стаська разубеждать тетю Алю не стала: сто очков – так сто. Правда, после того как за гостьей закрылась дверь, она принялась разглядывать себя в зеркало. Лицо как лицо: нос, два глаза и рот. Лоб высокий – «мужской», как сказала тетя Алевтина, рекомендуя сменить прическу и прикрыть лоб челкой. Нос – острый. Рот? Ну да, рот – ничего, только все девчонки, которые помадой пользуются, рисуют себе губы не хуже. Волосы – да, волосы просто роскошные. Подруги говорят – «золотые». На самом деле рыжие, конечно. Она в детстве сильно переживала, что одна рыжая в группе садика, но мама сказала: своей непохожестью гордиться надо, а не переживать. Вот она и гордилась. И даже когда в первом классе две девочки попытались поддразнить, сообщив, что она «рыжая-бестыжая», она гордо ответила, что волосы у нее – червонного золота (правда, потом пришлось у мамы узнавать, что же именно означает это выражение), а дальтоников ей просто жаль. Девочки, видимо, слова «дальтоник» не знали, потому притихли, и больше Стаську никто и никогда из-за цвета волос не дразнил.