Читать книгу "Дорога-Мандала - Масако Бандо"

Рэнтаро было уже за восемьдесят, и голова стала частенько подводить его. Он ещё помнил картины природы, еду, женщин, которых повстречал во время путешествий, но уже не узнавал себя на общей фотографии. Когда Асафуми, выложив перед ним фото семерых продавцов-разносчиков лекарств, просил его показать, где здесь он сам, Рэнтаро, надев очки и поднеся фотографию поближе, тут же показывал сморщенным стариковским пальцем на мужчину в верхнем ряду и говорил: «Вот он я». Но когда Асафуми переспрашивал: «Вот этот?», Рэнтаро указывал уже на соседнего мужчину. А стоило Асафуми переспросить ещё раз, как Рэнтаро уверенно показывал на другого. Все семеро мужчин на фотографии были на одно лицо, и сам Асафуми не мог решить, который из них его дед. Рэнтаро так и умер, не показав себя на этой фотографии.

О том, что Малайя это не Гималаи, а Малайский полуостров,[10]Асафуми узнал уже после смерти деда, когда перешёл в среднюю школу. Тогда, скучая по деду, он расспрашивал родителей об этой фотографии, но они отвечали, что в похоронной суете она куда-то затерялась.

Асафуми принялся перелистывать тетрадь с надписью «Реестр постоянных клиентов». Записи были сделаны в каллиграфическом стиле эпохи Мэйдзи — иероглифы переплетались друг с другом, как виноградная лоза. Разобрать записи сразу было невозможно, словно текст на санскрите.

Он разобрал название — деревня Оомура, и несколько имён, но выведенные сбоку от них столбцы цифр и названия лекарств были ему совершенно незнакомы.

Такие «реестры постоянных клиентов» считались важным достоянием среди продавцов лекарств. В них записывались адреса и имена постоянных клиентов, которым доставлялись лекарства, состав семей, объёмы и суммы предыдущих сделок. Асафуми знал, что существовали даже люди, специализировавшиеся на перепродаже таких реестров.

— Где ты её нашла? — спросил Асафуми принёсшую эту тетрадь Сидзуку.

Глядя на сидевшего на веранде Асафуми, чьи торчавшие из шорт белые ноги уткнулись в землю, как стрелки компаса, Сидзука, кивнув на сад за её спиной, ответила: «В кладовке».

Напротив зарослей олеандра с распустившимися багряными и фиолетовыми цветами стоял покосившийся сарайчик. Это была кладовая при доме покойного деда.[11]Асафуми вспомнил про фотографию и спросил, не было ли там, кроме тетради, и других вещей, оставшихся от деда. Сидзука после некоторого раздумья отрицательно покачала головой.

— Пойду-ка, гляну.

Надев сандалии, Асафуми спустился с веранды в сад.

— Но там же действительно ничего больше нет, — сказала Сидзука, словно укоряя мужа за недоверие. Бросив на ходу: «Да-да, я понял», Асафуми направился по тропинке, ведущей вдоль зарослей олеандров, покачивающих узкими, как уголки глаз, оливковыми листьями; в лицо повеял приторно-сладкий запах. Пройдя сквозь аромат только что распустившихся цветов, Асафуми шагнул в зелёный водоворот.

Хотя сад при дедовом доме был совсем невелик, казалось, стоит хоть чуть-чуть зазеваться, и заблудишься. В центре возвышалось старое дерево с прямым пепельным стволом, вокруг которого рос крупный и мелкий кустарник, а в зарослях кустарника стелилось разнотравье и разноцветье. Из всего этого разнообразия Асафуми знал названия разве что олеандра да фиговой пальмы. Сад был полон листьев и побегов диковинной формы, здесь неприметно расцветали и увядали какие-то невиданные цветы. Собственно говоря, тропинка была едва намечена кое-где разбросанными булыжниками. За время долгого запустения зелень буйно разрослась — ветви, листья, корни переплелись и мешали проходу. И только от дома к сараю вела едва приметная, почти звериная тропка.

Пробравшись сквозь заросли трав и путаницу ветвей, Асафуми остановился перед сараем, увитым плющом и потому похожим на маленький зелёный холм. Хотя это помещение и называлось кладовкой, то была хижина с опорами, дощатым настилом и даже с шиферной крышей. Когда Асафуми вошёл через оставленную Сидзукой распахнутой настежь дверь, в лучах проникавшего сквозь маленькое оконце света проступили грелка, вентилятор со сломанными лопастями, кипы газет и журналов, старая печь, приземистая, как Дарума,[12]и работавшая на каменном угле, весь в царапинах шкафчик для чайных принадлежностей. Здесь были перемешаны вещи, оставшиеся от семьи Ядзаки, и старые вещи ещё с дедовских времён. Похоже, Сидзука прибралась и аккуратно сложила их в углу. Она вошла следом и, протянув руку через плечо Асафуми, показала: «Тетрадь лежала вон там».

На шкафчике для чайных принадлежностей лежала прямоугольная жестяная коробка со скруглёнными углами. Такого же размера, что и тетрадь с реестром. Поверху коробка была расписана разноцветными красками — жёлтыми, фиолетовыми, красными, белыми.

Краска местами облупилась, обнажив проржавевшую жестяную основу. И по форме, и по колориту изображённые на ней цветы были явно не японские. Уж не коробка ли это из-под импортных конфет или шоколада, подумал Асафуми, открывая крышку. Как и говорила Сидзука, внутри не было ничего, кроме трупиков каких-то насекомых размером с зёрнышко красной фасоли. Проведя пальцем по краю коробки, Асафуми задумчиво сказал:

— Наверное, это осталось от Саи.

Сидзука растерянно посмотрела на него. И только тогда Асафуми вспомнил, что она ничего не знает о Сае.

3

За голубым шёлком покачивающихся волн показалась земля. Стоя на палубе военного корабля, где, как муравьи, кишащие вокруг трупов насекомых, толпились репатриированные японцы,[13]Сая, сжав руку семилетнего сына так крепко, что взмокла ладонь, смотрела на приближающуюся чужую землю. Свежевыстиранное нарядное платье с коротким рукавом, в котором она отплывала из Сингапура, за месяц морского путешествия извозилось как тряпка. Волосы, стянутые в пучок, чтобы скрыть кудри, слиплись от жира, смуглая кожа покрылась грязью. Из подмышек и из промежности разило затхлой вонью.

Сколько ни прячь лицо и фигуру, бьющий ключом из потаённых глубин женский запах не утаишь. Привлечённые этим запахом мужчины стараются придвинуться поближе. «Возьми это, чтобы усмирить самца, возбуждённого запахом самки». Подаренный с этими словами старшим братом маленький однолезвийный клинок в виде изогнутой ладони был спрятан в пучке волос Саи. Раньше этот кинжал принадлежал старшему брату. Его можно было спрятать в волосах и при необходимости обезглавить врага.

Подарок старшего брата и впрямь пригодился. Во время длинного путешествия из Малайи в Японию один японец, как говорили, управляющий магазином одежды в Куала-Лумпур, затащил её в тёмный коридор. И тогда Сая, вытащив кинжал из пучка волос и вставив указательный палец в круглое отверстие рукояти, приставила кинжал прямо к горлу мужчины. Лезвие в форме полумесяца было таким острым, что им запросто можно было сбрить мужскую щетину. Стоило Сае рвануть указательным пальцем вверх, и из дряблой шеи брызнула бы кровь.