Читать книгу "Книжная девочка - Мария Воронова"

Детство Милы пришлось на закат Советского Союза, с его кастами и дефицитом. В те времена хорошо одеваться значило не только красиво выглядеть. Импортные джинсы или кроссовки в детском коллективе служили «социальными лифтами».

Увы, Мила была лишена не только импортных, но и просто новых вещей, вплоть до выпускного класса ходила в обносках, старых, страшных, не подходящих к фигуре. Поэтому она пряталась, сутулилась, чувствуя себя в любом обществе неловко и угнетенно. Сразу после школы Мила стала зарабатывать, но скованность, недовольство собой и неумение красиво одеться остались с ней навсегда.

Мила напоминала себе диккенсовского мистера Уилфера[1], который, будучи обременен большой семьей, покупал себе детали костюма по очереди, начиная с туфель. А когда дело доходило до шляпы, туфли уже полностью разваливались.

Приходя в магазин, Мила понимала, что может себе позволить гораздо меньше, чем ей нужно, и ничего из того, что действительно ей нравится. Вдобавок совесть немедленно начинала петь, что она обделяет семью, а зеркала примерочных отражали совсем не то, что ей хотелось бы видеть.

Но Женю она с удовольствием бы принарядила.

Однако та всегда деликатно отвергала Милины предложения пройтись по магазинам.

Девушка, казалось, вовсе не тяготилась нищетой своих туалетов. Спокойно разгуливала в порыжелых юбках и свитерах с поднятыми петлями.

Женя училась в педагогическом университете на словесника, и литература была для нее не только увлечением, но и страстью. Милин муж шутил: всех детей находят в капусте, а тебя – между страниц «Войны и мира».

Действительно, Женина душа жила там, под переплетами классических романов.

Уникальная девочка, думала Мила. Словно гостья из выдуманного книжного мира. И судьба у нее уникальная: где в двадцать первом веке встретишь девушку, которую называют «воспитанница»?

* * *

Приняв смену у дежурных сестер, Мила собралась на традиционный кофейный тет-а-тет с профессором, но позвонили из операционной. Не ладится аппендицит.

Чертыхнувшись, она поспешила на выручку, по дороге прикидывая, что могли отколоть, вернее отрезать, ее любимые клинические ординаторы.

Но физиономия анестезиолога лучилась такой умиленной радостью, что сразу стало ясно – никакой беды не произошло.

– Ты что такой счастливый? – буркнула она вместо приветствия.

Мила не сердилась, просто соблюдала правило хорошего тона: если тебя вызвали в операционную, первые две минуты будь хмурым и злым.

– Представляешь, кто у нас пациентка? Настоящая стриптизерша!

– Вообще-то на работе сейчас не она, а ты! – жестко сказала Мила. – Нечего заглядываться!

– Стриптизерша-то стриптизерша, а отросток показывать не хочет! – прокряхтел ординатор.

– Правильно, – Мила, наконец, улыбнулась, – интрига должна быть.

Она заглянула в рану. Разрез слишком маленький, нужно сказать ординатору, чтоб расширился, и аппендикс сам прыгнет ему в руки. Но для этой молодой девчонки грубый рубец на животе, наверное, профнепригодность…

– Я моюсь. Халат найдется?

Мила подвинула ординатора. Извлечь отросток из этой крошечной ранки все равно что незаметно достать кошелек из внутреннего кармана чужого пиджака. Требует мастерства и нервного напряжения. А девушка даже и не узнает, кто удалил ей аппендикс через двухсантиметровый разрез и сделал косметический шов в придачу.

– Просто я работаю волшебником, – промурлыкала Мила, выслушивая комплименты своему безупречному шву.

Эти восторги всегда немного раздражали ее. Восклицания вроде «Уж швы-то у Милы – загляденье!» казались ей не признанием, а отрицанием ее заслуг. Сразу как-то слышалась вторая часть фразы – «хотя звезд с неба не хватает».

Будто швы – это единственное, что она делает хорошо!

– Вот ты где!

Пользуясь тем, что лицо еще закрывает маска, Мила состроила рожицу и картинным жестом бросила перчатки в таз.

– Я в вашем распоряжении, Руслан Романович.

– Мила, ну нельзя же так пропадать! – горячился профессор Волчеткин. – Я, как говорится, утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я! Волноваться уже стал, не случилось ли чего.

Мила улыбнулась. Заведующий кафедрой общей хирургии выделял ее среди других докторов. Она была его верной помощницей, бессменной ассистенткой на операциях, соавтором научных статей. Что-то среднее между Санчо Пансой, доктором Ватсоном и Ариной Родионовной. Преданная посредственность при гении – ничего хорошего нет в этом статусе, но многие завидовали ее близости к начальству. Особенно тому, что профессор с ней делится. О таких вещах почему-то всем и всегда досконально известно.

Из-за этого отношение к ней в коллективе было двойственное: профессор и клинические ординаторы, которых она как наседка опекала, ее обожали, а доценты, наоборот, терпеть не могли.

Мила была старше Руслана Романовича, и вообще не красавица, поэтому грязных сплетен про них не распространяли, но зато говорили другое, еще обиднее. Мол, Мила профессору чай подает наподобие секретарши и даже прибирается у него дома по выходным. Лебезит перед заведующим как может. Однако все ее услуги не искупают ее тупости, и непонятно, почему Волчеткин до сих пор возится с ней. Уж не потому ли, что когда-то в незапамятные времена она поставила его на крыло? Научила… да господи, чему она научить-то его могла? Швы красивые накладывать если только! Гиппократ в своей клятве предписывал врачу почитать своего учителя, но не настолько же…

«Настолько! – хотелось воскликнуть Миле. – Вы завидуете моим привилегиям, которые я заработала, нянчась с Русланом на заре его карьеры. А вам кто мешал огранить этот бриллиант? Когда Волчеткин поступил на кафедру, вы все здесь уже работали. И я, в то время аспирантка, совсем не навязывалась ему в учителя. А вы, ребята, всегда оберегали от молодых свои знания, как скупые рыцари. Правильно, ведь все ваши знания и умения можно перенять за три месяца, и тогда вы уже не сможете чувствовать себя корифеями среди грамотной дельной молодежи».

– Ну, Мила, как я выгляжу? Готов к обходу?

Мила с удовольствием посмотрела на крутящегося перед зеркалом профессора. Внешность Руслана совершенно не соответствовала этому высокому научному званию. Даже ранняя проседь в густых черных волосах не спасала. Был он высоким сухощавым парнем, широкоплечим, длинношеим и длинноногим. Лицо узкое, глаза большие, слегка раскосые, с высокими треугольными бровями. Внушительный римский нос и длинная верхняя губа, общепринятые признаки аристократизма, почему-то придавали Руслану, наоборот, плутовской вид.

Подмигнув своему отражению, Волчеткин облачился в белоснежный двубортный халат и стал пристраивать на голове медицинскую шапочку.