Читать книгу "Самый жестокий месяц - Луиз Пенни"

Посреди бистро стояла Рут Зардо, держа шоколадного зайца так, словно это граната. Заяц был сделан из отличного темного шоколада, его длинные уши были настороженно подняты, а мордочка получилась такой реалистичной, что Клара подумала – вот сейчас он пошевелит своими тонкими шоколадными усиками. В лапках зайчик держал сплетенную из белого и молочного шоколада корзинку, в которой лежала дюжина роскошно раскрашенных шоколадных яиц. Все выглядело очень мило, и Клара взмолилась, чтобы Рут не швырнула в кого-нибудь это шоколадное изделие.

– Это чертов заяц, – прорычала старая поэтесса.

– Их я тоже ем, – сообщил Габри Мирне. – Я был зачат, чтобы есть зайчат.

Мирна рассмеялась и тут же пожалела об этом. Рут обратила на нее свой гневный взгляд.

– Рут… – Клара встала и осторожно приблизилась к поэтессе, держа стаканчик с виски Питера в качестве взятки. – Отпусти зайчика.

Прежде она такого никогда не произносила.

– Если это зайчик, – проговорила Рут, словно обращаясь к умственно отсталому ребенку, – так откуда у него вот это?

Она показала на яйца.

– С каких пор зайцы несут яйца? – гнула свое Рут, глядя на ошарашенных жителей деревни. – Вам это не приходило в голову? Откуда они их берут? Предположительно у шоколадных курочек. Этот зайчик, вероятно, спер яйца у шоколадной курочки, которая теперь ищет своих деток. Возмутительно!

Забавно: пока старая поэтесса говорила все это, Клара и в самом деле представила себе шоколадных курочек, которые в отчаянии ищут свои потерянные яйца. Яйца, похищенные пасхальным зайцем.

В этот момент Рут бросила шоколадного зайца на пол, и тот разбился на кусочки.

– О боже! – воскликнул Габри и бросился подбирать то, что осталось. – Я хотел отдать его Оливье.

– Правда? – спросил Оливье, забывший, что сам же и покупал этого зайца.

– Странный какой-то праздник, – зловеще произнесла Рут. – Я его никогда не любила.

– Теперь это взаимно, – сказал Габри, держа разбитого зайца, словно любимое раненое дитя.

«Какой же он отзывчивый», – уже не в первый раз подумала Клара. Габри был такой большой, такой огромный, что о его чувствительности легко было забыть. Пока не наступали такие вот мгновения, когда он нежно держал умирающего шоколадного зайца.

– Как мы празднуем Пасху? – спросила старая поэтесса, выхватив из руки Клары стакан с виски Питера и осушив его. – Мы ищем яйца и едим горячие крестовые булочки[3].

– Mais[4]мы и в Святой Томас тоже ходим, – возразил месье Беливо.

– В пекарню Сары ходит больше людей, чем когда-либо появляется в церкви, – отрезала Рут. – Они покупают выпечку, на которой изображено приспособление для пыток. Я знаю, вы думаете, что я сумасшедшая, но, возможно, я здесь единственный здравомыслящий человек.

На этой пугающей ноте она похромала к двери, но у порога повернулась:

– Не давайте этих шоколадных яиц детям. Иначе случится что-нибудь плохое.

И она, как плачущий пророк Иеремия, оказалась права: плохое и в самом деле случилось.

На следующее утро яйца исчезли. Найти удалось только обертки. Поначалу жители деревни подозревали детей постарше. Кое-кто даже думал, что это Рут саботирует праздник.

– Нет, вы только взгляните, – сказал Питер, показывая растерзанную коробку из-под шоколадного зайца. – Отметины зубов. И когтей.

– Значит, это и правда Рут, – пробормотал Габри, забрал у него коробку и стал изучать.

– Посмотрите-ка! – Клара бросилась за оберткой от пасхального яйца, которую понесло ветром по лугу. – Она тоже вся разодрана.

Пробегав все утро в погоне за обертками и восстановив порядок, большинство обитателей деревни вернулись в бистро Оливье, чтобы согреться у огня.

– Ну что? – обратилась Рут к Питеру и Кларе за ланчем. – Теперь вы понимаете, что грядет?

– Должен признать, это представляется очевидным, – рассмеялся Питер, вгрызаясь в горячий сэндвич: ветчина, копченная в кленовом соке, и рассыпчатый круассан, соединенные расплавленным камамбером.

Вокруг него встревоженно гудели родители, пытавшиеся подкупить плачущих детей.

– Наверное, все дикие животные, обитающие в радиусе ста миль, прошлой ночью побывали в деревне, – сказала Рут, медленно раскручивая ледяные кубики в своем виски. – И пожрали пасхальные яйца. Лисы, еноты, белки.

– Медведи, – добавила Мирна, подходя к столу. – Господи боже, это же ужас. Все эти изголодавшиеся медведи выбираются из своих берлог – после зимней спячки они готовы сожрать что угодно.

– Представляете, как они удивились, увидев шоколадные яйца и зайцев? – сказала Клара, перед тем как отправить в рот очередную порцию рыбной похлебки из ломтиков лосося, морских гребешков и креветок. Она взяла длинный французский батон с хрустящей корочкой и, отломив кусочек, намазала на него особое сладкое масло Оливье. – Бедные медведи, где уж им понять, что за чудо произошло, пока они пребывали в спячке.

– Не все, что происходит, – чудо, – сказала Рут, оторвав взгляд от янтарной жидкости и уставясь в сводчатое окно. – Не все, что возвращается к жизни, должно возвращаться. Такое странное время года. Сегодня дождь, завтра снег. Никакой определенности. Все непредсказуемо.

– Любой сезон непредсказуем, – заметил Питер. – Ураганы осенью, снежные бури зимой.

– Ты как раз подтверждаешь то, что я говорю, – сказала Рут. – Ты можешь назвать угрозу. Мы все знаем, чего ожидать в другие сезоны. Но не весной. Весной случаются самые сильные наводнения. Лесные пожары, убийственные морозы, снежные бури, сели. Природа пребывает в раздрае. Может произойти что угодно.

– Но весной случаются и самые прекрасные дни, – возразила Клара.

– Верно. Чудо возрождения. Насколько мне известно, на этой концепции построены целые религии. Но есть вещи, которые лучше бы не возрождались никогда. – Старая поэтесса встала и допила виски. – Еще ничего не закончилось. Медведи вернутся.

– Я бы тоже вернулась, – сказала Мирна, – если бы вдруг нашла шоколадную деревню.

Клара улыбнулась, не сводя глаз с Рут, которая – редкий случай – не излучала злости и раздражения. Вместо них Клара увидела кое-что куда более тревожное.

Страх.

Глава вторая

Рут оказалась права. Каждую Пасху медведи возвращались в поисках шоколадных яиц. Они, конечно, ничего такого не находили и по прошествии двух-трех лет сдались и вместо этого обосновались в лесах вокруг Трех Сосен. Обитатели деревни быстро усвоили правило: на Пасху не уходить далеко в лес и никогда, ни в коем случае не становиться между медвежонком и медведицей.