Читать книгу "Планы на ночь - Наталья Потемина"

— А разве бывают плохие буквы? — заинтересовалась я.

— Да, — продолжала Юлька, — бывают. Тебе достался строгий такой, классический вариант. Твой Бородин — чудак, причем с большой буквы «М».

Больше года прошло, как я рассталась с Бородиным, но все наши с Юлькой разговоры о мужиках заканчивались битвой на Бородинском поле. На этой от души политой кровью почве Юлькино красноречие расцветало буйным цветом, как будто он нас обеих бросил на произвол судьбы. По крайней мере, его незримое присутствие чувствовалось всегда, как будто он никуда не уходил, как будто он был среди нас.

— Юлька, ты не обижайся, — очнулась я, — но сама посуди, о чем бы мы с тобой ни говорили, все заканчивается Бородиным. Как будто он никуда не уходил, как будто он среди нас.

— Ты слышала, что ты сказала? — заржала Юлька. — «Как будто он никуда не уходил…, как будто он среди нас…» Добавь еще «земля пухом…» для полноты картины.

Я не выдержала и рассмеялась вместе с ней.

— Да-а-а, — глубокомысленно протянула Юлька, — как хороши, как свежи были раны.

— Лучше бы все же, чтоб это были розы, — вздохнула я, — а то с уходом Бородина что-то я совсем обесцветочилась.

— Тоже мне трагедия! — ухмыльнулась Юлька. — Возьми и купи себе розы! Сама! Как взрослая самостоятельная женщина.

— Когда сама — это неинтересно. Даже, я бы сказала, противно. Как самоудовлетворение. И грустно, и стыдно.

— Боже мой! — всплеснула руками Юлька. — Какие мы тонкие! Ты понимаешь, что ты говоришь? Это всего лишь цветы! Дети жизни!

— Ты все перепутала, — возразила я, — это дети — цветы жизни, а не наоборот.

— Ну и пусть эти дети растут на чужом подоконнике, а мы — свободные женщины, будем наслаждаться настоящими цветами, — подвела черту Юлька. — Хочешь, я сама тебе розы буду дарить?

— А я — тебе, да?

— А ты мне.

— Сделаем друг другу приятно?

— А почему бы и нет? — пожала плечами Юлька. — Неприятное нам другие сделают.

— Да уж, — вздохнула я, — с «неприятным» у этих других как раз все в порядке.

— Если ты снова о Бородине, то на этот раз не я первая начала, — взяла реванш Юлька, — плюнь и разотри, а растерев, забудь.

— Да я бы, может, и забыла, если бы ты каждый день не напоминала.

— Как тебе не стыдно, Маня! — обиделась Юлька. — Ну как у тебя только язык повернулся! Я ж как лучше хотела. Беду нельзя держать в себе, ее надо разговаривать.

— То есть расковыривать?

— Ну если ты так это понимаешь, то я уже и не знаю, что с тобой и делать.

— А ничего не делай! — разозлилась я. — Просто заткнись в тряпочку и не сыпь мне больше соль на рану.

— Как хороши, как свежи были розы! — вновь процитировала классика Юлька. — С чего начали, тем и закончим.

— Вот и славно, — успокоилась я, — а то — «давай сделаем друг другу приятное», а на деле причиняем друг другу боль.

— А ты знаешь, кого люди на самом деле больше всего мучают? — спросила Юлька.

— Не знаю, — не стала напрягаться я. — Котов и кошек, наверное?

— Дура! Причем здесь животные? — Юлька достала из сумки пачку сигарет и протянула мне: — Будешь?

— Ты не договорила, — отмахнулась я.

Юлька взяла паузу и, как великая актриса, держала ее из последних сил. Я сдалась первой:

— Ну?

— А все просто, — сказала Юлька и стала выпускать к потолку ровные никотиновые кольца.

На этот раз паузу взяла я. Юльке надоело выпендриваться, и она уже без всякого пафоса спокойно докончила свою мысль:

— Больше всего люди мучают тех, кого больше всех любят.

— Ты хочешь сказать, что если ты делаешь мне больно, значит, ты меня любишь?

— Естественно.

— Ты хочешь сказать, что и Бородин меня любит?

— А это как раз тот случай, то редкое исключение из правила, которое это правило только подтверждает.

— Типа бьет — значит, любит? — продолжала допытываться я.

— Типа да.

— А вот меня Бородин никогда не бил, — вздохнула я. — Ни разу даже пальцем не тронул, представляешь?

— Вот видишь! — обрадовалась Юлька. — Стало быть, не так уж он тебя и любил.

— Но делать больно — это не обязательно бить, — возразила я.

— Обязательно бить! — взорвалась Юлька. — Причем, лучше по морде!

— Интересно, — задумалась я, — а Бородин свою новую бьет?

— Скорее она его! — заржала Юлька.

— Бедненький, как он там?

— Тобой пользовались, пользуются и будут пользоваться всю оставшуюся жизнь, — Юлька со злостью вдавила сигарету в пепельницу. — Ты поди еще посудку этому бедненькому помой, трусишки состирни. И в кого ты такая, Маня, уродилась! Тебя топчут, а ты даже не шевелишься. Хоть бы посопротивлялась ради приличия, поборолась за себя.

— А зачем? Если он сам принял решение.

— Никакого решения Бородин не принимал. Просто добрые люди поставили тебя в известность, что у него появилась баба. И все. Это ты приняла решение, сама. А теперь брошенную из себя корчишь. Зачем сразу надо было ему чемоданы собирать? Надо было повременить, разобраться.

— Зачем?

— Затем! За счастье, Маня, надо бороться руками и ногами!

— Какое там счастье…

— Ну, ты с облака-то слезь. Счастье в семейной жизни — понятие относительное. Главное, чтобы не пил, не бил и зарплату приносил. И чтобы трахаться было не противно.

— И все?

— И все!

— А как же типа любовь? — не унималась я.

— Типа что? Типа любовь? Любовь, моя дорогая, это вчерашний день, не пробуждай, так сказать, воспоминанья. А сегодня никакой любви нет, а есть торгово-посреднические отношения. Она ему молодость и красоту, он ей деньги и положение. А мы с тобой на этом свободном рынке уже не товар, а так, посредственность. Чай четвертый десяток разменяли. Как сказала мамаша одного моего клиента: «Старородящих нам не нать!»

Вот, как говорится, и все! Уноси готовенького.

Юлька убрала в косметичку пилку и, удовлетворенная результатами своего труда, потрепала меня по макушке.

Юлька, моя Юлька, подруга моя дорогая, что бы я без тебя делала? Я вдруг вспомнила, как мы с ней познакомились на первом курсе института. Даже раньше, на вступительных экзаменах. Я как увидела ее, так сразу и влюбилась. Рыжая, глаза голубые, кожа матовая и как будто светится изнутри. Ноги, руки, попа, грудь — все образцово-показательное. Откуда только такие берутся. Я на свою внешность тоже особо не жаловалась, но вместе мы смотрелись как принцесса и нищая, причем не надо объяснять, кто есть кто.