Читать книгу "Коптский крест - Борис Батыршин"

Впрочем, Николенька не особо рвался домой. Нет, он скучал по отцу, но слишком свежа еще была горечь после смерти мамы. Каждая половица их квартиры на Корабельной стороне отзывалась ее шагами, каждая гардина хранила тепло ее рук…

Мама Николеньки умерла четыре года назад. Доверять сына заботам гувернантки отец не захотел; к тому же мальчику пришло время поступать в подготовительный класс гимназии. Отец видел сына студентом университета, а в Севастополе – увы, не было классической гимназии. Так что было решено отправить Николеньку к дяде, в Москву. Сам дядя, Василий Петрович Овчинников, жил с семьей – женой и двумя дочерьми, четырнадцати и восьми лет – в доме, что достался ему года три назад, после смерти дальнего родственника. Овчинниковы обитали в большой семикомнатной квартире, а остальные комнаты сдавались внаем, как делал это прежний владелец дома.

Надо отметить, что Василий Петрович, человек интеллигентный, но не слишком-то практичный, предпочел в память о своей университетской юности сдавать жилье небогатым студентам. У него селились те, кому не нашлось места в «Чебышах» или «Аде» на Козихе или Большой Бронной[4].

Вот и сейчас трое таких студиозусов (как именовал их дядя Василий) – Никита Васютин с третьего курса Императорского Московского технического училища[5]и парочка его приятелей из университета – восседали на лавочке во дворе и спорили о чем-то, вооружившись стопкой книг и брошюр. Да так жарко спорили, что казалось, книги вот-вот превратятся из орудий пытливого ума в метательные снаряды. Дворник Фомич размеренно шкрябал метлой по камням двора, время от времени неодобрительно косясь на «скубентов».

Фомич достался Овчинниковым в наследство, вместе с домом. Сей достойный муж не одобрял постояльцев, которых приютил в доме новый хозяин. Впрочем, порядок он понимал. Бывший скобелевский солдат, отставленный по ранению после Хивинского похода семьдесят третьего года[6], не рисковал выражать недовольство открыто, ограничиваясь взглядами исподлобья и придирками. Однако со временем Фомич смягчился – студенты оказались недурным источником дохода. Возвращаясь порой за полночь, они исправно отдавали недовольно бурчащему дворнику, открывавшему ночным гулякам ворота, свои кровные алтыны и пятаки.

Николенька поздоровался с господами студентами и пробежал было мимо них, как вдруг замер, как вкопанный.

Во дворе появилось что-то лишнее. Николенька сразу даже не понял, что именно. Просто глаз зацепился за что-то, чего быть не должно, да так крепко, что мальчик с разбегу замер на месте.

Подворотня. Даже не подворотня, а темный тоннель в свежеоштукатуренном простенке, в паре шагов за спинами сидящих на лавочке. Темный проход, в глубине которого проглядывала ажурная вязь кованой железной калитки. Словом – ничего особенного, обычное дело для любого московского дворика.

Но еще вчера этого тоннеля не было! Совсем! И Николенька знал это наверняка. Там, где возник непрошеный элемент интерьера, как раз и стояла та самая скамейка, на которой бурно дискутировали студенты. Это сейчас они вытащили ее почти на середину двора, на самое солнышко, чем и вызвали недовольство Фомича, но вчера-то она была там, у стены, рядом с заросшим травой штабелем досок!

– Фомич, а Фомич!

– Чего вам, барин? – Дворник прекратил шваркать метлой по брусчатке и обратил благосклонное внимание на Николеньку. Ни один мальчишка с Гороховской ни за что не посмел бы обратиться к Фомичу столь фамильярно – сорванцам внушали уважение и казенная бляха поверх фартука, и тусклая серебряная медалька «За Хивинский поход» с витиеватым вензелем Александра Освободителя, которую Фомич носил не снимая.

– Фомич, а Фомич! Что это за новые ворота?

– Какие ворота, барин? Не новые они, а старые, тока покрашенные. Василий Петрович распорядился. – И, удовлетворив любопытство бестолкового барчука, Фомич опять взялся за метлу – шшух, шшух, шшух…

Так, выходит, Фомич не заметил «лишней» подворотни? Это Фомич-то, который в лицо знает каждую травинку на вверенном ему дворе? «Все чудесатее и чудесатее», как говорила девочка Соня, оказавшаяся в царстве Дива, – книгу с этой волшебной историей Василий Петрович подарил на прошлый день ангела кузине Николеньки, четырнадцатилетней Марине.

Но сейчас Николеньке было не до литературы. Во дворе появилась некая загадка, и с ней следовало немедленно разобраться. Тетрадь по латыни, находка под плинтусом, даже перспектива попасть в кондуит – все было забыто. Николенька воровато оглянулся на окна – а вдруг тетя Оля стоит и наблюдает, не застрял ли племянник во дворе, вместо того чтобы торопиться в гимназию? Но на этот раз любимая тетушка не проявила обычной бдительности, так что, обойдя скамейку со студентами, Николка подошел к загадочной подворотне. Нет, решительно она была не на своем месте! И трава, отделяющая подворотню от всего пространства двора, тоже была неправильной – такой впору расти у стенки, а здесь она должна быть вытоптана… и тянуло из подворотни чем-то неприятным. Сыростью оттуда тянуло, да так отчетливо, что мальчик поежился, хотя стоял на ярком майском солнышке, и невольно обернулся.

Все было как обычно. Компания Васютина бубнила на скамейке что-то свое, студенческое; утреннее солнце заливало двор лучами, мерно шваркала метла Фомича – шшух, шшух…

И Николенька шагнул в кроличью нору.

Глава 2

То, что Николка остался жив, не назвать иначе как чудом. Когда Николенька, пройдя сквозь сырую подворотню, ступил на тротуар, он в первый момент ничего не понял, а ноги по инерции пронесли его еще несколько шагов. Мальчик споткнулся на бордюрном камне и, пытаясь удержать равновесие, совершил унизительную пробежку вперед, и тут…

Что-то огромное, пронзительно воя, пронеслось вплотную к мальчику, обдав его отвратительным смрадом. Николка отпрянул, вновь споткнулся о проклятый бордюр и с размаху въехал в кого-то ранцем. Упасть ему, впрочем, не дали – мальчик получил чувствительную оплеуху в сопровождении крепкого ругательства, отпрянул – и с трудом увернулся от другого ревущего чудовища.

Пронзительный визг, скрежет, толчок… Николку швырнуло вперед, и он полетел куда-то, под вой сирен и истошный женский вопль: «Ребенка задавили!»

Гимназисту повезло. Разминувшись на какой-то миллиметр с бампером серебристого «ауди», он угодил прямиком под следующий за нею микроавтобус, но, на счастье, водила потрепанной мосгазовской «буханки» успел каким-то немыслимым усилием затормозить. Так что мальчик лишь получил дополнительное ускорение, вылетел на тротуар и бросился бежать, оставляя за спиной визг тормозов, крики прохожих и матюги ошалевших от ужаса водителей.

Николенька остановился только в третьем по счету дворе. Два первых он проскочил, не задержавшись, шарахаясь от экипажей, загромоздивших обочины, оскальзываясь на сером монолите, которым, как коркой, была покрыта земля. Но стоило влететь в тихий, самого обычного вида дворик, как силы оставили мальчика. Николка без сил рухнул на маленькую скамеечку и принялся озираться по сторонам.