Читать книгу "Сесиль Стина - Теодор Фонтане"

Здесь внимание сосредоточивается отнюдь не на сюжетных поворотах: даже драматические любовные перипетии не могут затмить мастерски очерченные образы вовлеченных в них героев. Портрет в романах Фонтане доминирует над сюжетным действием, портрет в широком смысле – не только как изображение внешности, но и (прежде всего!) как нюансировка характера персонажа, наделяемого яркой, подчеркнуто индивидуализированной устной речью и собственным эпистолярным стилем.

Напомним показательный факт. Когда в переписке по поводу «Стины» (приведена в примечаниях к данному изданию) автор заявил: «Для меня главные персонажи – вдова Питтельков и старый граф, и написать их портреты для меня было важнее, чем портрет Стины», он фактически признался, что, увлекшись изображением весьма колоритных второстепенных фигур, может пренебречь законами сюжетосложения.

Даже актуальная в преддверии XX века социальная проблематика находит выражение в романах писателя, лишь «преломившись» сквозь призму индивидуальных характеристик персонажей. Сравним, как разрешаются сходные конфликты в романах «Эффи Брист» и «Сесиль». В обоих случаях герои, зависимые от архаичных поведенческих норм и ценностных стереотипов, защищая свою честь, убивают обидчиков на дуэли.

Критический пафос достигает кульминации в эпизоде, когда барон Геерт фон Инштеттен случайно находит в бумагах жены письма, свидетельствующие о ее давней измене. Не чувствуя ни гнева, ни ненависти («если бы я чувствовал к нему смертельную ненависть, если бы у меня вот здесь было желание мести…»), он все-таки вызывает на дуэль бывшего любовника жены и убивает его. Безусловно, Инштеттен в своих поступках руководствуется устаревшим кодексом дворянской чести и законами общественной морали, тоже требующей пересмотра. Однако этот «рыцарь принципов» все делает не просто равнодушно, а как бы желая довести до логического завершения любую ситуацию: он выбрал в жены Эффи, потому что когда-то не смог жениться на ее матери, обидчика он наказал, потому что тот должен был быть наказан «в угоду предрассудкам». После дуэли, опять не ощущая внутренней необходимости и правоты, он посчитал, что должен доиграть начатую пьесу до финальной точки: «Теперь я вынужден и дальше ломать эту комедию: мне придется прогнать Эффи, погубить и ее, и себя».

В романе «Сесиль» полковник в отставке Сент-Арно по похожему мотиву (защищая честь) может вызвать на дуэль и убить всякого, кто поставит под сомнение репутацию его жены. Сент-Арно поступит так не «в угоду предрассудкам», а, скорее, потому что он «гвардейский офицер с головы до пят» и не знает иного способа добиваться цели, как с оружием в руках. Но гораздо важнее, что Сент-Арно – гордец и человек решительных действий («Он метал злобные взгляды, потому что было задето его самое уязвимое, если не единственно уязвимое место – гордость. Его разгневало не любовное приключение как таковое, но мысль о том, что Гордона не остановил страх перед ним, человеком решительных действий. Сент-Арно знал лишь одну страсть – внушать страх и трепет. Смелость давала ему чувство превосходства над любым человеком и в любой момент.») Сент-Арно сам устанавливает пределы дозволенного, в особенности, когда дело касается его жены. Нарушителя расплата настигает немедленно.

Выделим еще одну особенность творческой манеры Фонтане – обилие деталей и подробностей, многие из которых, на первый взгляд, представляются «информативным излишеством» или своего рода «виньеткой», стилистическим украшением. Однако на поверку детали и подробности, даже проговоренные вскользь, оказываются многофункциональными и многозначными.

Приведем пример из романа «Сесиль». Три имени абсолютно не связанных друг с другом известных людей названы в разных ситуациях, при разных обстоятельствах: Роза Бонёр, Клопшток и Аврора фон Кёнигсмарк. Три знаменитых имени, выполняющие разный комплекс функций, в итоге образуют стройную смысловую последовательность – подтекст, уточняющий, нюансирующий портрет главной героини.

Художница мадемуазель Роза, среди рисунков которой обнаружился пейзаж с коровами, умиливший Сесиль, сказала, ссылаясь на общепринятое мнение: «Дама должна рисовать цветы, а не животных. Этого требует свет, обычаи, приличия. Анималистка чуть ли не нарушает благопристойность. Это дело щекотливое. Поверьте, рисовать животных, профессионально или по склонности, – это судьба». Затем она привела свое прозвище (смысл игры слов раскрыт в примечаниях), созвучное имени французской анималистки, сторонницы женской эмансипации, разрушавшей покой благопристойных сограждан слухами о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. В дальнейшем Сесиль, которой оказалась непонятна соль шутки, спросила об этом у мужа, и тот ответил весьма двойственно: «На мой вкус, дамам вообще не следует знать об этом. В любом случае, чем меньше они знают, тем лучше. Но так уж устроен свет, что требуется быть в курсе, и знать кое-что об этом предмете, хотя бы понаслышке».

Так имя французской художницы Розы Бонёр, мимолетно упомянутое в романе (вначале даже просто подразумеваемое, а не названное), не только ставит под сомнение границы дозволенного женщине в искусстве, но и провоцирует размышление о том, что должна и чего не должна знать светская женщина, а также подчеркивает специфику познаний заглавной героини в разных культурных областях.

Когда Сент-Арно упрекнул жену в недостаточной культурной осведомленности, он одновременно сформулировал свои представления о целях чтения и очертил ее круг чтения – может, и широкий, но, с его точки зрения, бессмысленный и «бесполезный»: «Я тут недавно заглянул в твой секретер и ахнул. Во-первых, желтый французский роман. Ну, это еще куда ни шло. Но рядом лежал какой-то Эренштрём: „Картина жизни, или сепаратистское движение в Уккермарке“. Что это? Ведь это просто смешно, дешевая душеспасительная брошюрка. На этом далеко не уедешь. Не знаю, полезно ли такое чтение для твоей души, допустим, полезно, хотя я сильно сомневаюсь. Но что толку от Эренштрёма в светской жизни?» В дальнейшем станет еще более явственной специфика литературных предпочтений героини и будет назван текст, близкий ей.

Галерея портретов Кведлинбургского аббатства, вернее, портрет одной из настоятельниц, Авроры фон Кёнигсмарк, напомнил героине об историческом романе, который увлек ее примерно год назад. (Надо сказать, что Сесиль никогда не проявляет внимания к предметам, руководствуясь только эстетическими или антикварно-историческими соображениями.) Из романа Сесиль узнала о подробностях бурной жизни прекрасной графини Кёнигсмарк и, по всей видимости, восприняла ее как фигуру родственную, ощутив близость их судеб: обе красавицы и обе долгое время терпели сомнительное положение любовниц высокородных мужчин (Аврора была любовницей саксонского курфюрста).

Третье имя из рассматриваемого нами ряда, упомянутое во время все того же осмотра достопримечательностей Кведлинбурга, – Фридрих Готлиб Клопшток, немецкий поэт, кумир штюрмеров – заставляет задуматься о возможных аллюзиях Фонтане на знаменитый роман И.В. Гете «Страдания молодого Вертера». Гетевская Лотта, произнеся в сцене после грозы только одно слово: «Клопшток!» – безоговорочно убедила Вертера в общности их вкусов, идеалов, жизненных устремлений. Сесиль, в отличие от Лотты и всех участников экскурсии, совершенно не знала поэта. В ее глазах Клопшток не выдерживал никакого сравнения с Регенштайнером, запертым когда-то в ящике «разбойником».