Читать книгу "Всякий капитан - примадонна - Дмитрий Липскеров"

— Сука!

— Анцифер! — тетка Рая грозно.

— Фирка! — мать.

Она, бывшая танцовщица-народница с тяжелым задом, было развернулась, напряглась всем коренастым телом, чтобы запустить мысок мускулистой ноги в мягкое место сына, но была в домашней тапке, промахнулась, выстрелив растоптанной обувью точно в вазу, оставшуюся от бабки Нестора. Ваза грохнулась на пол, став на мгновение маленьким хрустальным взрывом.

— Сука! — повторил Птичик.

Тетка густо глотнула из чашки чая и принялась с явным безразличием глядеть в окно.

В этот момент из своей комнаты явилась младшая сестра Птичика. Тихонько подошла к матери и зашептала что-то в ухо.

Такие действия сестры особенно выводили Птичика из себя. Отец, собирая детей в загородном доме, запрещал наушничать и наказывал за несоблюдение сокращением просмотра телевизора.

— Говорите всё вслух! — просил отец. — И запомните: меня не станет, вашей мамы, вы останетесь самыми родными людьми на земле! Понятно?

— Да, папочка! — сразу же соглашалась дочка. — Конечно! Только ты будешь жить вечно!

Она ластилась к отцу, теребя его короткие, перец с солью, волосы и повторяла:

— Какой ты нам, папуся, красивый дом построил! — Смеялась озорно и, гладя отца ладошкой по голове, сообщала: — Ежик!

Нестор на глазах обмякал, чуть ли не скулил от удовольствия.

— Если бы твоя мать хоть на пять процентов взяла от тебя женское!.. — горестно вздыхал ежик. — Ты поняла, что я сказал? — это относилось к сестринской любви.

— Папочка, да я люблю Птичика больше жизни! И это было правдой.

— А ты, Птичик?

— Чего?

Он таких разговоров не выносил, понимая, что Верка хитрюга из хитрюг. Он же быть хитрым не умел. Был пока прост и честен.

— Ты любишь сестру?

— Не особо, — признавал Птичик. — Как-то не очень… Прости, пап!.. Но иногда люблю!..

Отец расстраивался и уходил к себе работать над проектом какого-нибудь очередного особняка для олигархов…

Нестор умер, и Верка теперь по десять раз на дню шептала матери на ухо какие-то заговоры против Птичика, вот как сейчас. И не было на нее отцова присмотра.

— Сучка! — приговорил брат сестру.

— Вот! — демонстративно развела руками девочка, не забыв при этом взглянуть на себя в зеркало, отмечая, что она по-прежнему хорошенькая. Такие глазки красивые, носик пуговкой и ушки в сережках, подаренных папусей на семилетие.

— И когда я от вас замуж съеду!..

Птичик всех поразил на похоронах отца.

Прощались в Доме архитектора.

Мать, сидя в изголовье гроба, с трудом сдерживала зевоту. Верка наяривала по всем кнопкам портативной игровой приставки, стараясь загнать темные силы в угол экрана и расстрелять их из АК-47.

Птичик сидел в ряду близких крайним, был собран, бледен и все глядел налицо отца, нос которого был устремлен ввысь к парадной люстре…

Потом было Ваганьковское. Вырытая рядом с известным артистом яма пахла тоской. Перед уложением гроба в могилу речей почти не произносилось — так, короткие реплики: «земля пухом», «как рано ушел», «талантище»… Все уже наговорились панегириков до хрипа на официальной панихиде и в церкви. Ждали пьяных поминок…

Здесь еще и дождик пошел… Какая-то дура прорыдала: «Природа плачет по Нестору!»

От Верки не укрылось, что за мокрыми надгробиями, глядящими фаянсовыми фотографиями на новичка, прячутся молодые особы, блондиночки и шатеночки.

Она объяснила матери, что это студентки папуси и кое-кто еще…

— Папусю жалеют!

— Ага, — поняла мать, уставшая от ритуалов. Батюшка поторопил:

— Прощайтесь! — Боялся, что влага с небес размоет грим мертвеца и произойдет конфуз. Такое часто случалось на памяти пахнущего прогорклым маслом служителя культа. И так болезнь изуродовала лицо покойника. — И народного не потопчите! — предостерег он, имея в виду свежий могильный холм артиста.

Двое водителей-персональщиков, папин Сережа и мамин азербайджанец Омар, подняли крышку гроба и хотели было закрыть тело хозяина, как неожиданно раздался вопль Анцифера.

— Подождите! — вскричал мальчик. — Подождите!

Он рванулся к гробу, развел руки, как птица перед взлетом, но вместо взлета упал на отцовскую грудь и запросил отчаянно:

— Папочка, дай мне сил! — Обнимал его прекрепко. — Дай сил!!!

Присутствующие всплакнули, особенно особы женского пола, да и из-за надгробий кто-то взрыднул. Те, кто покрепче, принялись стаскивать мальчишку с тела покойного, а Анцифер все что-то говорил, про какой-то там левел…

Верка была потрясена. Она поделилась с матерью: Фирка слабак, будущего у него нет, в школе таких слабаков каждую перемену в угол затирают. Она сама видела.

— Зачем? — механически спросила мать.

— Ну там под дых, по яйцам!

— Уймись! — зашипела мать грозно, на что Верка обиделась и все поминки демонстративно отворачивала от матери глаза, беззастенчиво строя их лысому начальнику отдела Москомимущества. Лысый был неприятно смущен и вскоре отбыл на чиновничью дачу.

Конечно, Верка вскоре помирилась с матерью, так как не могла спать одна, всегда под утро приползала в материнскую постель. В этот раз она притащилась с блинами и кутьей, коих осталось достаточно от поминок. Рис рассыпался по всей простыне, и утром недовольная мать соскабливала его со своей танцовщицкой задницы накрашенным алым ногтем.

Верка, казалось, не ощущала смерти отца. Был — и не был!.. Поскольку жили разными домами и дети приезжали к Нестору только на выходные и каникулы, то в московской квартире для детей ничего не изменилось. Верка вела прежний образ жизни, не желала учиться: а зачем? Изводила материнскую косметику, доставала Птичика мелкими подставами — в общем, готовилась стать женой.

Она уже целовалась с Борькой, ровесником и одноклассником Птичика, которого знала с двух лет. И надо отметить, в последующую пятилетку избраннику своему восьмилетняя невеста не изменяла, именно за Борьку собиралась выйти замуж. Терпела, не заглядывалась на мальчишек, даже когда Борьку родители увезли на учебу в Испанию. Дожидалась декабристской женой новогодних праздников, когда Борхито, так назвал Борьку отец, приезжал в Россию вспомнить снег и подарить своей Верке что-нибудь испанское… Ну и там целовались, конечно, а Птичик из шкафа подглядывал…

— Ну, ты даешь, Верка! — восхищался при жизни Нестор ранним осознанием дочери того, что ее будущая карьера — семья.

— А чего, пап?

Прошло два месяца после смерти отца, и Птичик стал просыпаться ночами от Веркиного плача. Она, маленькая, в ночи скулила как щеночек, а он, старший, неуклюже гладил ее по волосам, сам плакал, и в эти моменты два маленьких человека были самыми родными друг другу…