Читать книгу "Oh, Boy! - Мари-Од Мюрай"

Бенедикт смотрела на Симеона и не могла вымолвить ни слова. У нее был опыт работы с подростками. Ни один на ее памяти так не разговаривал.

— Я особо одаренный, — пояснил Симеон чуть ли не извиняющимся тоном.

Г-н Мерио, директор приюта Фоли-Мерикур, сначала отказывался принять братство Морлеван. В его заведении содержались только мальчики с двенадцати до восемнадцати лет. Он мог взять Симеона, но без сестер.

— У них стресс, — уговаривала директора Бенедикт. — Если их разлучить, это будет глубочайшая психологическая травма. Я буду искать им приемную семью, но пока…

Она говорила и осматривалась, чтобы составить мнение о здешних условиях. За ее спиной подростки играли в настольный футбол, слышались традиционные: «Блин!» и «Ща я тебя сделаю!»

— Дети Морлеван жили практически в изоляции, — гнула свое Бенедикт. — Им будет очень полезно оказаться среди сверстников.

— Пять и восемь лет, — заметил г-н Мерио, все еще не убежденный, — нельзя сказать, что это дети подросткового возраста!

Бенедикт решила пойти с другой карты и бить на жалость:

— Их положение действительно трагично. Отец исчез в неизвестном направлении, а мать впала в депрессию и вот на днях покончила с собой, выпив «Сортирного Крота».

Директор болезненно поморщился. Угрозы и оскорбления на заднем плане стихли. Там прислушивались.

— Ладно, приводите, — сдался г-н Мерио. — Постараюсь вам помочь.

Моргане и Венеции в виде исключения выделили крохотную комнатушку в приюте Фоли-Мерикур. Можно было подумать, что ради них опустошили чулан для метел. Единственное окно выходило на глухой дворик, где из прохудившейся трубы лила вода, раздражающе барабаня об асфальт. Брата поселили по сравнению с ними роскошно — в светлой просторной комнате. К сожалению, Симеону приходилось делить ее с товарищем — сверстником по имени Тони. Каждый вечер Тони присоединялся к остальным в игровой комнате, и Симеон благославлял того, кто изобрел настольный футбол. Только тогда Симеон мог достать учебники, которые прятал на самом дне своего чемодана. Он усвоил уже давно — с яслей, если точно, — что в его же интересах скрывать от сверстников свои способности.

«Могут быть освобождены от опекунских обязанностей те, для кого возраст, болезнь, территориальная удаленность, исключительные обстоятельства профессионального или семейного характера делают такую нагрузку чрезмерно затруднительной…»

Сидя на полу спиной к стене, Симеон взвешивал каждое слово Гражданского кодекса, который взял в библиотеке своего лицея. Получалось, что по закону трудно отказаться от опеки над несовершеннолетнем сиротой, если приходишься ему дедушкой или бабушкой. Насчет братьев и сестер ничего определенного не говорилось. А тем более насчет сводных. В дверь заскреблись, отрывая Симеона от чтения. Сестры прошмыгнули к нему в комнату.

— Ну как? — почтительно осведомилась Моргана.

— Продвигаюсь, — ответил Симеон, захлопывая Гражданский кодекс. — Потом надо будет порыться в Уголовном кодексе, выяснить, сколько лет мне могут дать за убийство Кролика.

Кроликом прозвали Тони из-за длинных передних зубов.

— Вам-то хорошо, — сказал Симеон. — Вы на ночь остаетесь вместе.

Он видел их кровати, стоящие впритык. Как бы ему хотелось спать там же, хотя бы у них в ногах, вместе с плюшевыми игрушками.

— Да-а, только Моргана не так хорошо рассказывает сказки, как мама, — пожаловалась Венеция.

Тихий ангел пролетел над детьми Морлеван. Немой ангел горя.

— Ну ладно, — подвел черту Симеон. Голос у него был немного хриплый. — Во вторник у нас встреча с судьей.

— За что нас судить? — возмутилась Венеция. — Мама же не из-за нас убилась на лестнице!

Симеон кивнул средней сестре:

— Объясни ей.

— Это не такой судья, который наказывает, — начала Моргана. — Это чтобы решить, куда нас отправят после приюта…

— Объяснишь потом, — оборвал Симеон, указывая на дверь. — Мне надо еще поразмыслить.

Девочки послушно вышли. Размышления Симеона — это святое. Мальчик взглянул на часы. Было 21:15. Красное пятно повыше часов понемногу синело. На другой руке тоже появилось такое. Он не хотел об этом думать.

— 21:15, — сказал он вслух, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом.

В 21:30 вернется Кролик. Значит, остается сколько? Четверть часа. Четверть часа, чтобы поплакать.

«Все это, — думал Симеон, глуша всхлипывания подушкой, — все это вопрос са-мо-дис-ци-пли-ны».

Объятия ночи сомкнулись над ним.

— Мама, — вздохнул он, засыпая.

На следующее утро Симеон столкнулся в коридоре с двумя парнями из старших классов, которых знал только в лицо. Они преградили ему путь.

— Это правда — то, что Кролик рассказывал про твою мать вчера в игровой?

Симеон оценивал положение. В коридоре больше никого. Этих двое, и они на голову выше его. Нельзя было ни отступать, ни нарываться.

— Не знаю, о чем вы говорите, — ответил он самым бесстрастным тоном.

— Что твоя мать покончила с собой, хлебнув «Сортирного Крота».

Боль пронзила худое тело Симеона. Ему стали, наконец, понятны эти взгляды — смесь ужаса и жалости, — которыми его провожали, эти шепотки, стихавшие, когда он входил в комнату. Он изобразил улыбку, давая себе время собраться, и ответил:

— Вранье! Это был «Блеск».

Приют Фоли-Мерикур был скопищем подростковых бед. Но такое — такое впечатляло. Парни притихли и прижались к стенкам, пропуская Симеона. Он вошел в столовую и сразу заметил, что сестры, уже сидевшие за завтраком, только что плакали.

— Что случилось? — спросил он, усаживаясь перед своей кружкой.

— Это все Кролик, — сказала Моргана. — Он говорит, что мама умерла, потому что вып… что выпи… выпила…

Она разрыдалась и не смогла договорить. Симеон повернулся к младшей, и та сообщила шепотом, словно какой-то позорный секрет:

— Потому что выпила «Сортирного Крота».

Симеон снова натянуто улыбнулся, давая себе время собраться. Такой у него был прием, чтобы подготовить ответ, когда его захватывали врасплох.

— Вранье, — уверенно сказал он. — У нас дома никогда не держали «Сортирного Крота».

— А, ну ладно, — облегченно вздохнула Венеция, совершенно успокоенная.

Глава вторая,

в которой дети Морлеван ждут волхва

Судья по делам несовершеннолетних, г-жа Лоранс Дешан, была энергичная миловидная женщина, склонная к полноте, и работала на черном шоколаде. Плитки шоколада «Нестле», 52 % какао, горького и сладкого, твердого и мягкого, всегда лежали у нее в ящике стола. Досье детей Морлеван выглядело таким сухим и бесплодным, что г-жа судья решила позволить себе два кусочка самого твердого, самого черного шоколада. Она откусила прямо от плитки, оставив на ней след своих крепких зубов.