Читать книгу "Новый придорожный аттракцион - Том Роббинс"

– Жизнь бабочки длится ровно столько, сколько необходимо, – сообщила она.

Стоял нежный, напоенный солнечным светом октябрьский день, когда кажется, будто мир состоит из причудливой смеси шалфея, полированной меди и персикового бренди. Отец Аманды, отдуваясь, направился пешком по опавшей листве, репейнику и беличьим следам прямиком к горе Бау-Вау. Здесь в устье пещеры, в которой обитали полчища летучих мышей, он и увидел свою дочь, которая о чем-то негромко и ласково беседовала с Придурком.

Отец испытал противоречивые чувства: и облегчение, и удивление.

– Ты жутко простыла, Аманда, – проворчал он. – Я-то думал, что ты уехала в город к доктору, однако мне сказали, что слышали в лесу рев твоего мотоцикла.

– Я пришла сюда повидаться с Ба-Ба, – ответила отцу Аманда. – Он открыл мне тайные значения моей лихорадки и глубинный смысл моего чихания.

– Когда болеешь, разумнее всего обратиться к врачу, – настаивал отец.

Аманда одарила отца любящей улыбкой и, замолчав, продолжила вышивать на своем плаще дракона.

Покраснев, Придурок встал на ноги и, почтительно сняв с головы видавший виды серый берет, уставился себе под ноги.

– Логика дает человеку то, что ему нужно, – заикаясь, пробормотал он. – Волшебство дарит ему то, чего ему недостает.

Проснувшись однажды утром после безумной грозы, Аманда обнаружила у себя на ладони странную надпись, одно-единственное «слово», начертанное буквами какого-то неизвестного алфавита.

Все время, пока она выполняла упражнения йоги, пока завтракала в садовом павильоне-пагоде вареной лососиной и клубникой со сливками, пока занималась астрологическими вычислениями на берегу ручья, она продолжала размышлять над таинственной надписью. Она анализировала ее, весело кувыркаясь вместе со своим младенцем на траве, напряженно думала о ней за обедом из лягушачьих лапок и кокосового молока, и даже днем, когда кружила по водам озера в своей оранжево-фиолетовой лодке и в ее голове звучал хор восьми пейотовых «кнопочек»,[1]она зондировала эту тайну – хотя, по правде говоря, надпись стала казаться ей скорее забавной, нежели таинственной.

На следующий день – надпись по-прежнему оставалась у нее на руке – она провела изыскания в Библиотеке Антропологических Устремлений. Тщетно. Она отправила фотокопии загадочной надписи молодым еврейским ученым, которые были влюблены в нее. Она двенадцать раз пыталась расшифровать ее во время транса. Письма с мольбой о помощи написала она в Министерство Эзотерических Знаний, в Отдел Древних Ощущений.

Она так никогда и не узнала, что означает эта надпись, хотя много лет спустя как-то вечером в армянском ресторане один очень старый музыкант только раз глянул на ее ладонь, протянул Аманде тяжелый железный ключ и убежал через пожарный вход.

– А во что ты веришь? – строго спросил у Аманды приходский священник.

Аманда оторвала взгляд от хитиновой скорлупки какого-то жука, на которую она акварелью наносила миниатюрное изображение.

– Я верю в рождение, совокупление и смерть, – ответила она. – Совокупление состоит из рождения и смерти, а смерть – это всего лишь форма рождения. В любом случае я родилась девятнадцать лет назад. Когда-нибудь я умру. Сегодня я скорее всего буду совокупляться.

Так и случилось.

Рождение, совокупление и смерть. Прекрасно. Однако, по правде говоря, было еще две вещи, в которые Аманда твердо верила. А именно: волшебство и свобода.

Только вера в волшебство могла объяснить природу ее татуировок. Не будь Аманда действительно свободной женщиной, она бы ни за что не согласилась покрыть себя татуировками – в такой манере и на такой части тела.

– Хотя в мире существует сто пятьдесят тысяч видов бабочек и мотыльков, в Соединенных Штатах можно обнаружить лишь двенадцать тысяч видов. Это слишком мало.

На берегу ручья Аманда самым серьезным образом беседовала с компанией, состоявшей из мадам Линкольн Роуз Гуди, библиотекаря и натуралиста, Молнии Дымовой Трубы, старого знахаря из племени апачей, провидца-торчка Ба-Ба (обитатели городка прозвали его Придурком), ее младенца-сына, двух собак, циркового медведя, черепахи, а также Станислава, семнадцатилетнего польского князя в изгнании и одновременно певца, исполнителя рок-н-ролла, который в настоящее время за ней ухаживал.

Угостив своих друзей печеньем из желудевой муки, козьим сыром, джемом из крыжовника и напоив их мятным чаем со льдом, Аманда восседала в позе лотоса на пеньке; остальные расположились на траве у ее ног. На ней была блузка в стиле «фолк», кружевные трусики и бисерные бусы племени Черноногих. Как я уже говорил, разговор она вела в самой что ни на есть серьезной манере.

– Ни один американец не видел Голубого Призрака, если, конечно, ему не посчастливилось бывать в Колумбии, близ изумрудных копей Муззо, – посетовала Аманда.

– Это, должно быть, Morpho cypris, – жизнерадостно предположила мадам Гуди.

– Да, – кивнула Аманда. – На нашем континенте нет ничего, что могло бы сравниться с лазурным блеском крыльев этого восхитительного создания. А теперь подумайте о бабочке «мертвая голова» с ее окаймленным лунной позолотой тельцем, которая фактически разворовывает мед в ульях южной Европы. Представьте себе также, друзья мои, прекрасного шелковистого махаона, что подобно цветку украшает кроны деревьев Новой Гвинеи, вспомните еще и…

– Это – Acherontia atropos и Papilio codrus medon, – прервала ее мадам Гуди.

Аманда одарила пухленькую коротышку-библиотекаршу пронзительным взглядом и собралась уже было сказать: «Мадам Гуди, мне совершенно наплевать на то, как все эти бабочки называются по-гречески», однако вместо этого приветливо улыбнулась, а сама подумала: «Ученые такие зануды, а эксперты никогда не понимают истинного состояния вещей. Увы, им ничего другого не остается – такова их роль». Хотя она ничего не сказала, но все же дала понять, что ее интересует именно красота и загадочность бабочек, а не их место в научной классификации.

– Вам известно, что орнитоптера Брука настолько велика, что на Суматре ее очень часто принимают за летящую птицу? Вы только представьте себе, как было бы восхитительно, если бы и на наших родных лугах мы бы иногда вздрагивали, услышав хлопанье ее крыльев, черных, как бархат, и зеленых, как шпинат?

– Ornithopteria brookiana… э-э-э… орнитоптера Брука, – сообщила мадам Гуди, – обитает в тех местах, которые издают зловоние урины. Твой малыш, – показала она на малолетнего сына Аманды, – уже прилагает все усилия к тому, чтобы Птичье Крыло чувствовала себя здесь как дома.

Аманда хихикнула.

– А еще мне хотелось бы увидеть тропических кастнид…

– Мужские особи этой разновидности очень неуживчивы, – предостерегла ее мадам Гуди.

– …чтобы они порхали среди орхидей моего отца, – закончила свою мысль Аманда. – Атакже во всех садах и парках.