Читать книгу "Что сказал бы Генри Миллер... - Дэвид Гилмор"

— Я оставил их в школе.

Языки давались ему легко, он понимал их внутреннюю логику, их изучение не должно было бы создавать для него никаких проблем (к тому же у него было ухо актера). Но когда я видел, как Джеси мается над учебником, становилось ясно, что он понятия не имеет, с какого бока подступаться к тому, что там написано.

— Я никак в толк не возьму, почему ты не принес свои записи домой, — пожал я плечами. — Без них ведь работать гораздо труднее.

Джеси уловил в моем тоне нотки раздражения, начал нервничать, и мне самому от этого стало тошно. Он меня боялся. Мне это было невмоготу. Я никак не мог понять, нормально это в отношениях между отцом и сыном, или я сам с присущей мне несдержанностью и врожденным нетерпением был источником его тревоги.

— Ладно, — вздохнул я, — не бери в голову. Все равно мы с этим совладаем. Мне нравится латынь.

— Тебе латынь нравится? — с энтузиазмом спросил Джеси (энтузиазм в тот моменту него вызывало все, что не имело прямого отношения к его записям).

Некоторое время я наблюдал за пишущим сыном, смотрел на его пальцы с желтыми пятнами от никотина, сжимавшие ручку. Почерку него был отвратительный.

— Пап, а как бы ты стал ловить и похищать сабинянку? — полюбопытствовал Джеси.

— Я тебе потом как-нибудь расскажу.

Пауза.

— А «шлем» это глагол? — снова спросил он.

Так это и тянулось, пока тени уходящего дня скользили по выложенным плиткой кухонным стенам. Кончик ручки покачивался над пластиковой столешницей. Постепенно мне стало казаться, и это было очень странное ощущение, будто в комнате тихо звучал какой-то слабый звук. Откуда он доносился? Его издавал Джеси? Что бы это могло быть? Я всмотрелся в сына. Это был звук щемящей тоски, сомнений здесь быть не могло, точнее, гнетущей скуки, производимый каждой клеткой его тела, убежденного в совершенной нелепости стоявшей перед ним задачи. По какой-то неведомой мне причине в течение этих нескольких секунд у меня было такое чувство, что все это происходит в моем собственном существе.

Надо же, подумал я, вот так и проходит его день в школе. Совладать с этим просто невозможно. Внезапно, с очевидностью того, что дважды два — четыре, до меня дошло, что битву за школу мы проиграли.

В тот же миг я понял — точнее, нутром своим почувствовал, — что из-за всей этой ерунды могу потерять Джеси, что в один прекрасный день он встанет со стула по другую сторону стола и скажет: «Хочешь знать, где мои записи? Хорошо, я тебе скажу. Я их заткнул себе в задницу. И если ты от меня к чертовой матери не отвяжешься, я их и тебе в задницу заткну».

Потом уйдет, хлопнув дверью, — и поминай как звали.

— Джеси, — мягко сказал я.

Он знал, что я за ним наблюдаю, и это доставало его так же, как чувство, что он вот-вот снова попадет в какую-нибудь передрягу. То, чем он сейчас занимался, скользя глазами по странице учебника, как-то должно было ему помочь избежать этой неминуемой опасности.

— Джеси, положи ручку на стол. Оторвись, пожалуйста, на секунду от своих занятий.

— Что? — не понял он.

Парень такой бледный, подумал я. Эти сигареты проклятые всю жизнь из него высасывают.

— Хочу попросить тебя об одном одолжении, — сказал я. — Пожалуйста, подумай и скажи мне, хочется тебе ходить в школу или нет.

— Пап, ну, записи у меня в…

— Да забудь ты об этих записях. Я хочу, чтобы ты подумал о том, хочется тебе продолжать ходить в школу или нет.

— А что?

Я чувствовал, как у меня быстрее стало биться сердце, кровь прихлынула к лицу. Я попал в совершенно непривычное для себя положение, никогда раньше я такого даже представить себе не мог.

— Если тебе не хочется больше ходить в школу, бог с ней.

— Что значит «бог с ней»?

Сказать бы это как-то, как-то вымолвить.

— Если тебе больше не хочется ходить в школу, ты туда ходить не обязан.

У Джеси округлились глаза.

— Ты мне разрешаешь не ходить в школу?

— Если тебе так хочется. Но ты, пожалуйста, подумай над этим несколько дней. Это важ…

Он встал со стула. Он всегда вставал со стула, когда волновался. Длинные ноги и руки Джеси не могли оставаться в покое, когда он был возбужден. Парень оперся о стол и тихо, будто опасаясь, что кто-то может его услышать, сказал:

— Мне для этого не нужно несколько дней.

— Ты не торопись, подумай некоторое время. Я настаиваю на этом.

Позже в тот же вечер я для храбрости пропустил пару стаканчиков вина и позвонил матери Джеси к себе в лофт (квартирка моя располагалась под крышей жилого дома, переделанного из здания кондитерской фабрики), чтобы поделиться с ней этой новостью. Мэгги была высокой, не лишенной привлекательности актрисой, самой доброй женщиной из всех, которых я знал. «Неартистичной» актрисой, если можно так выразиться. Но она совсем недолго встречалась с самым слабым из известных кинодраматургов, который жил в картонном домике в Лос-Анджелесе.

— Это случилось потому, что ему не хватает чувства собственного достоинства? — предположила Мэгги.

— Нет, — ответил я, — думаю, все из-за того, что он ненавидит школу.

— С ним, должно быть, что-то не так, если он ненавидит школу.

— Я ненавидел школу.

— Вот, наверное, от тебя Джеси это и передалось.

Некоторое время мы продолжали в том же духе, потом она расплакалась, а меня понесло: я стал нести такую околесицу о глобальных проблемах, которая сделала бы честь Че Геваре.

— Тогда пусть ищет себе работу, — сказала Мэгги.

— Ты считаешь, имеет смысл менять шило на мыло и вместо школы, от которой его тошнит, посылать парня на работу, от которой его вывернет наизнанку?

— А что ему еще остается делать?

— Не знаю.

— Может быть, он тогда мог бы где-нибудь работать на добровольных началах? — предложила она.

Я проснулся среди ночи, моя жена Тина ворочалась во сне с боку на бок. Посмотрев в окно, я обратил внимание на то, что луна висит в небе неестественно низко — она, должно быть, заблудилась и ждала звонка из дома. А что если я не прав, мелькнула мысль. Что если у меня от всех этих дел крыша поехала, и я хочу из них выпутаться, позволяя сыну разбить себе жизнь?

Так, наверное, оно и есть, подумал я. Джеси надо что-то делать. Но что именно? Что я могу ему предложить, чтобы не повторилась школьная катастрофа? Книги он не читает, спортом заниматься не любит. А что он любит? Кино смотреть. Я тоже. Надо сказать, когда мне было уже под сорок, несколько лет я довольно бойко вел одну телепередачу в качестве кинокритика. Почему бы мне теперь не тряхнуть стариной?