Читать книгу "Другой - Юрий Мамлеев"

Одинцов вскрикнул. Ладонь вдруг стала на его глазах расти, расширяться, и линии судьбы и жизни на ней приобрели кровавый оттенок.

Тайно и смрадно улыбаясь, молодой человек спросил:

— Что, вас смутила рука Преисподней?

Лене показалось, что ладонь разрослась до чудовищных размеров, заслоняя собой окно. Линии на ладони вдруг исчезли, в ее центре зазияла черная пропасть.

— Я ничего не вижу, — пробормотал Леня.

— А надо, надо видеть, — глаза обладателя вещей ладони сверкнули злым огнем. — Что же вы потеряли зрение ада? Не ожидал я такого от вас…

И молодой человек скрылся, ушел туда — то ли к выходу, то ли в тупик, в угол страха…

Одинцов тупо уставился в окно, и собственная тупость поразила его. За окном пейзаж, если так можно выразиться, окончательно устоялся в своей сверхъестественности. Идиотически и неподвижно смотреть на это было невозможно, но у Лени возникло ощущение, что все это он когда-то видел, что на самом деле ничего особенного, что выходило бы за пределы смысла, не происходит. «Где я был до своего рождения? — подумал Одинцов. — Неужели здесь? Не поверю!»

Вскоре поезд стал останавливаться.

Наступила тишина. Поезд остановился резко и казалось навсегда. Двери открылись сами собой. Извне дохнуло мраком.

— Преисподняя, — раздался безучастный голос комментатора. — Приехали.

И повинуясь какой-то невидимой силе, люди стали выходить, прямо-таки не спеша вываливаться из всех вагонов поезда. Никто не сопротивлялся, ибо сила, влекущая их, была также и в них самих. И нельзя было не подчиниться своей потаенной сути.

Умилительно и общественно,

Даже чуточку пусть нескромно

Отойду я к своим вещественным

Доказательствам сути темной.

Эти стихи внезапно вонзились в память Одинцова, когда вереница людей тянулась в Преисподнюю. Как только возникла толкотня, несколько человек прямо-таки пронеслись мимо Лени, словно они боялись не попасть в ад. Вываливались иностранцы, туристы, россияне, одни — весьма богатые на вид, бессмысленно важные, другие — поскромнее, а некоторые даже совсем неказистые, потрепанные жизнью.

Но далеко не все выкатывались туда — в черную пасть. Многие, в том числе и Лёня, оставались нетронутыми.

— А вам нельзя, — рявкнул комментатор в микрофон, когда какой-то женоподобный толстячок вознамерился юркнуть в ад.

И толстячок отлетел обратно в вагон, точно футбольный мячик.

Новоселов ада встречали ночь и молчание, ни тебе женщин с букетами, ни бодрящего марша, ни встречных улыбок — ничего. Издалека только доносился вой, похожий на хохот. Еле виднелись как тени призрачные фигуры вдали. Одна черная пустота, похожая на извращенную вечность.

Лёня заметил, что, выходя из поезда, новоселы подвергаются странному изменению тел, и, видимо, там в глубине тьмы их уже кто-то ждал. Да, да, даже конфигурация тел менялась…

Лёня вздохнул.

Оглядел оставшихся, их было больше, чем ушедших. На их лицах выражалось смутное удовольствие, и ничего больше. Призрачность ситуации становилась просто неприличной.

— Осторожно, двери ада закрываются, — прохрипел голос в динамике.

Но минутой раньше из одного купе выскочил, словно его волочили за волосы, извивающийся человечек и завизжал: «Не хочу в ад!», но уже не человечьим голосом, словно статус человека был для него потерян навсегда. Визг замер, и влекомый потоком судьбы человечек в последние мгновенья вылетел наружу, и двери за ним захлопнулись. На полу в коридоре валялась только его выпавшая из кармана чековая книжка.

Лене врезался в память взгляд этого так ошеломительно исчезнувшего туриста. В его взгляде мелькнула уверенность в успехе, вдруг мгновенно сменившаяся патологическим ужасом.

Поезд между тем медленно тронулся с места. Оставшиеся чуть-чуть обрадовались.

— Господа! — на этот раз мягким приятным голосом, но несколько настойчиво, снова заговорил комментатор. — Следующая остановка: «Ад ничтожных душ». Обращаю ваше внимание на то, что обратных билетов не выдаем. И не спрашивайте: не вашего ума дело. Наш поезд идет только туда…

Лёня ошалевший от отсутствия всякой реакции у пассажиров, подумал, что людей подменили, прежде чем они успели умереть. Ведь после смерти все меняется, а они уже сейчас холодные… Но он остановил этот истеричный поток своих мыслей и сходу спросил у интеллигентного старичка:

— У вас есть какие-либо вопросы?

Старичок озлился:

— А чего тут спрашивать? Смерть — это не нашего ума дело…

Его, однако, одернули:

— Какая тут смерть? Мы все живые. Просто будем сходить на станциях, куда нас доставит поезд.

Лене до безумия захотелось увидеть того молодого человека, у которого на ладони образовалась черная пустота. Но где его искать? В ад Лёня не стремился. Для порядка он решил спросить, сам не зная о чем, у проводницы. Та, заспанная, выглянула из своего купе и лишь хрюкнула:

— Вам чего, гражданин?

Тогда Леню разобрал хохот. Это был даже не его хохот, а тотальный хохот, как будто хохотала вся Вселенная.

Так и хохотал он долгое время, но на него никто не обращал внимания. «Хохочет, ну и пусть себе хохочет, до ада ничтожных душ еще далеко», — добродушно заметила сухонькая старушка.

Неизвестно, чем бы кончился этот хохот, если бы Леню наконец не толкнули в бок. Мимо него проплыл слегка невещественный человек, на взгляд неопределенно-среднего возраста. Его лицо было чем-то ошеломительно запоминающимся и светилось загадочностью.

Человек незаметно шепнул, в одно дыхание: «Леня», — и подмигнул ему. А потом исчез.

А поезд мчался и мчался. То, что виднелось за окном, напоминало все что угодно, только не покинутую землю.

…Леня приходил в себя после того как его окликнули. Ему показалось, что он узнал этот голос. Да, да, это был его собственный голос! Как же он не признал самого себя! «Возможно ли здесь ошибиться? — с горечью подумал Леня. — А как же тогда свести концы с концами?». Но мысли гасли, подавленные присутствием иного мира.

Одинцов тупо решил вернуться в свое купе, как будто это что-то меняло. «Может быть, там таится прежняя жизнь?» — тихонько понадеялся он.

Но ничего особенного там не таилось. На нижней койке храпел толстый сосед, Савельев, он чуть было не попал в ад, а потом заснул.

Храп внушал уют, но уюта нигде не было. «Какой уж тут уют», — зевнул Лёня и вполне обезумевшим взглядом осмотрел купе. На столике стоял недопитый им чай, и бутыль с водкой, видимо Савельева. Странно, что бутылка стояла нетронутой.

Остальных соседей Лёня видел в коридоре, но кто из них попал в ад, он не разобрался.

Между тем из других купе стали понемногу выходить пассажиры с сумками, чемоданами и даже с бутербродами — в ожидании следующей остановки. Одна худенькая женщина выползла даже с раскладушкой — как будто в аду нет более нужной вещи.