Читать книгу "Пупок. Рассказы красного червяка - Виктор Ерофеев"

На пограничной скамейке под высокой березой мы встречались с дядей Славой каждый вечер около девяти. Бабка никогда не подходила к нам и не слышала, что мы слушаем. Она только хмурилась: — Чего ему от тебя надо? — но уважала.

Я всегда приходил первым и всегда волновался, что он не придет. Дядя Слава приходил полминутой позже. На тридцать одном метре я выуживал из радиохаоса позывные. Сначала, как водится, передавали краткую сводку новостей, затем полный выпуск. Дядя Слава клал ладони на ручку палки, на ладони он клал подбородок — усы, пенсне, шляпа покоились и не мешали. Мы обращались в слух.

Голос все время норовил уйти в сторону, и его приходилось вновь и вновь вылавливать. Глушили. До шестьдесят третьего, если не ошибаюсь. Давали послушать какие-то посторонние новости, а как доходило до нас или до Берлина — включалась по чьей-то команде глушилка, и слушать становилось почти невозможно. Но все-таки чуть-чуть возможно, и дядя Слава никогда не уходил, а бабка опять и опять вскакивала с раскладушки, а по ночам стояла у меня в изголовье: задушить — не задушить? Дядя Слава никогда не уходил, когда начинали глушить, и никогда не крякал, не выражал своего раздражения или неудовольствия, он относился к глушилке как к неизбежному явлению природы. Он оставался невозмутимым, сидел и ждал, когда я найду ту промежуточную зону, где полуслышно, полуглушат. Он был молчалив, но всегда приветлив, с самого начала приветлив, и хотя сидел покойно и плотно, меня не покидало тревожное чувство, что он здесь случайный гость: вот присел на скамейку к мальчику, тот крутит радио, и случайно услышал то, что не следует, и старый конспиратор не виноват, но, так как это случайное случалось каждый вечер, из вечера в вечер, он эту мнимую случайность разыгрывал не передо мной, а перед всем миром, которого не было: скамейка была глухая и только наша, и в эти минуты мы были одни во Вселенной, он и я, молчаливые заговорщики, слушавшие неположенное, одинаково неправые, пионер и пенсионер, перешедшие на нелегальное положение, но почему-то не предающие друг друга. И это, конечно, нас сблизило, и от вечера к вечеру он становился ко мне добрее, я был уже не просто мальчик, у меня появилось имя, неуловимыми жестами он давал мне понять, что не сердится на меня за то, что не слышно, и я постепенно утрачивал чувство неловкости от соседства с ним и от того, что не всегда успешно справлялся с глушилкой. После обеда бабка прилегла в саду на раскладушке, и вдруг — молоко! С этим молочным извержением и с дядей Славой в качестве постоянного слушателя я прожил все лето, комментарии он слушал редко, тихонько поднимался и уходил после новостей, и только однажды услышали мы в новостях имя дяди Славы, когда сообщили — помню просто дословно, — что студенты Бейрутского университета бросали в полицию бутылки с коктейлем, названным в честь дяди Славы. Голос Америки был для меня не меньшим откровением, чем черные волосы под сарафаном, и я украдкой глянул на дядю Славу: как откликнется на свое имя? Откликнись! Никак не откликнулся.

Он никогда ни о чем не расспрашивал, не задавал снисходительных вопросов — я тоже его никогда ни о чем не спросил. Но помнил, как несколько лет назад в Сочи отец выходил из моря — и вдруг объявили — и люди побежали к репродуктору, — что вот: разоблачены. Все они и еще к ним примкнувший. Помнил, как огорчились мои родители, особенно папа в купальных трусах огорчился. Рядом со мной — мне хотелось, чтобы мы ласкали друг друга, запускали бумажных змеев, бегали по полю и целовались, — сидел создатель неизвестного мне коктейля, а бабка затеяла большую стирку, и, как всегда в такой день, я был предоставлен самому себе, и я выкрал из шкафа то, что мне категорически запрещалось брать: отцовское духовое ружье с маленькими пульками, — и побежал на помойку убить кота. На помойке кота не оказалось, и я долго сидел у вонючей ямы в засаде, пока не надоело. Когда надоело, я убежал с ружьем в лес и оказался метким стрелком. В тот день большой стирки я убил много ворон, трясогузок, синиц и других, неизвестных мне пташек. Мне нравилось, как они, как кулечки, тихо падали наземь. По дороге домой я подстрелил красивого дятла, он свалился мне прямо под ноги, и мне совсем не было его жалко. Потом я снова побежал на помойку и, когда до меня донесся клич: — Ку-у-у-шать! — я увидел щуплого серого кота, промышлявшего в яме. Кот хотел улизнуть, но я предательским голосом позвал его: кис-кис. Тот прищурился, подозревая подвох, как местные подозревали подвох в радио без провода. Я вложил всю нежность в следующее кис-кис. Кот заколебался. Я осторожно поднял ствол духовки и прицелился с приветливым лицом. Кот стоял в нерешительности. Я выстрелил ему в лоб. Он зашипел душераздирающим шипом и бросился в траву. Дрожа от возбуждения, я стал неловко перезаряжать ружье. — Ку-у-у-шать!

Кота я больше никогда не видел. Дядя Слава тоже вскоре уехал. Кто-то донес отцу, что я бегал с духовкой и уничтожал все живое. Вот какие бывают суки. Я признался, что взял без разрешения, и заплакал, прося пощадить. Перед сном от розовой раны сладко ныло и ныло внизу. Как это делается? — удивился дядя Слава. — Смотри. Берем кожицу… А инфекция туда не попадет? Ты что, какая инфекция! Вот так. Правильно. Ну, давай, не бойся, бутон! Он слушал со мной антисоветчину, холодно думал я. Коммунизм неизбежен. Отец в бешенстве ударил меня по лицу. Незадолго до смерти дядю Славу восстановили в партии.

1987 год

Еще

Поздние росы. Солнце. Воздух строг. Мелкую рыбу использую целиком с головой, крупную — нарезаю кусками-кругляшками, солю, перчу, панирую и жарю основным способом. Мозги заливаю холодной водой. Жду. Проходит время. Очищенные от пленок мозги перекладываю в один ряд, довожу до кипения, не закрывая посуду крышкой. Перед подачей мозги разделяю на порции, разрезаю их вдоль. Сверху на мозги кладу овощное пюре, тыкву, сопливую спаржу, отварной или припущенный рис. Мозги поливаю растопленным сливочным маслом. Вымя вымачиваю в течение четырех-пяти часов. Только после этого я опускаю его в кипящий бульон и варю при слабом кипении. Сваренное вымя укладываю в глубокую посуду, украшаю мелко нарезанной зеленью. К вымени подаю пшенную кашу. Промытую печень зачищаю от кровеносных сосудов и стараюсь не пережарить, иначе она потеряет свою сочность. Обжаренную печень складываю в посуду с утолщенным дном. Мясной сок подаю отдельно. Перловую крупу варю отдельно. Лук шинкую. Из костей, как правило, варю бульон с добавлением свинокопченостей. Ем его с репой и черносливом. Подбираю гриб покрупнее. Молочный суп приготовляю на молоке. Гороховый суп не люблю. Меня даже от запаха его рвет. Ничего не поделаешь. Семейная окаменелость. Я вырос под сенью Шатобриана. Я стал, несомненно, самым неудачным из его творений.

Кабачки наполняю фаршем. Яйца варю вкрутую. Из голов удаляю глаза. Сердца надрезаю. Ноги ошпариваю. Сердца и ноги пропускаю через мясорубку с частой решеткой. Иногда размешиваю до кашеобразной консистенции, реже протираю через сито. Полученную массу ем с маслом в течение двадцати-тридцати минут. По воскресеньям приготовляю кнели в форме раковых шеек. Заднюю часть ног зачищаю от пленок и сухожилий, нарезаю поперек волокон по одному куску на порцию, обжариваю на разогретом жире до образования светло-коричневой корочки. Мне ли не знать, что старое мясо сварится быстрее, если его предварительно обмазать горчицей? Обжаренные куски перекладываю в гусятницу. Сортирую. Натираю крапивой, тушеной тыквой с укропом. Хрящи разрубаю, а мякоть разрезаю. Сделав глубокий надрез между копытами, снова варю. И снова сортирую. Время варки ножек колеблется от трех до трех с половиной часов. Твои почки обладают сильным запахом. Мне с тобой ужасно хорошо. Соленые огурцы очищаю от семян, но если огурцы молодые, то не очищаю. Языки долго хранить нельзя. Поэтому я из них либо делаю фрикадельки, либо спускаю в помои. Когда языки сварятся, с них, не дав языкам остыть, снимаю кожу. Полученную массу заливаю взбитым белком. Свежее тело покрыто прозрачной слизью. Брюшко не раздуто. Маленькая, подслеповатая, ты выпускаешь дым, некрасиво округляя губы. Мышечная ткань темно-красного цвета, эластичная, плотно соединена с костями, отделяется от них с трудом. Образующаяся при надавливании пальцем ямочка на ягодицах быстро выравнивается. Ты — моя новенькая еще.