Читать книгу "У женщин грехов не бывает! - Ирина Крицкая"

Во что? В «хочу». «Хочу! Срочно! И пошли все на фиг!» – это была наша любимая игра. Лера научил. Мне бы и в голову не пришло. Тридцать лет я жила в режиме «надо», это он меня переключил в режим «хочу». Не специально. Он был не в курсе, что я сумасшедшая. Я не вижу разницы между словом и действием.

Но нет… я вру. Немножко притворяюсь Красной Шапочкой. Все я прекрасно понимала, в глубине души я знала, что сорвусь. У меня на роду было написано – убежать из дома. Все женщины у нас из дома убегали, чем я лучше? У всех сносило крышу, только мотивы были разные. У мамы любовь, у бабки карьера, прабабку раздражала советская власть. А я по-простому, как крестьяночка, взяла и сделала Лерочке минет.

Да, знала, знала я прекрасно, что мне за это будет. Еще бы! Своеволие, женское своеволие, как ни крути хвостом, всегда ведет на кассу. И все платили, никто не отвертелся. А я пока сижу, загораю. Топлю баню и прыгаю в речку. Ныряю в ледяную воду. И у меня уже прошла вся эта угнетенность духа, вся эта бабская тоска… Все прошло. Дождь кончился. Две недели у меня солнце. Обалденная осень, последние дни октября. Я выспалась. Мне хорошо.

Всю жизнь я хотела, чтобы меня оставили в покое. Лет с пяти я мечтала свалить куда-нибудь подальше от коллектива. Я четко видела свой рай. Могла его нарисовать тремя словами: речка, осень, тишина.

Эта картинка всегда висела у меня перед глазами. Реальная картина: холст, масло. Я ее сюда перевезла. Пейзаж – один в один, как у меня. Маленькая заводь, вдалеке лесок, розовый туман и лодочка. Это прадед мой Иосиф, рыжий Йоська лодку свою нарисовал. Нет, не еврей, кузнец из Польши. Всю жизнь он стучал молотком, но как-то вечером взял телячью кожу, натянул на раму, краски масляные добыл и огромными ручищами тяп-ляп, нарисовал речку. Зачем? А ни за чем. Захотел – и все.

2

Почему я загораю в деревне? Потому что у меня очень хрупкая нервная система. Пару недель назад она дала сбой. В понедельник утром рано подвели меня нервишки.

Я проснулась в нашем городском доме. Опять был дождь, правый глаз у меня начал дергаться, но я варила кофе и помалкивала. Взяла две чашки и пошла в гардеробную. Муж гладил свой пиджак, сам гладил, и это меня беспокоило.

В нашем доме никто ничего просто так не гладит. Утюг – это знамение. Утюг – это значит, что-то сейчас выяснится. Но что? – я думала, – что еще может выясниться? У меня только жизнь налаживаться стала, после Леры. И вдруг опять утюг.

Я поставила чашку на тумбочку и что-то сказала… Что-то простое:

– Баварский шоколад, – я, кажется, сказала. – Остынет.

– Я понимаю, – кивнул муж, раскладывая на доске пиджак. – Ты не можешь себе отказать и не выпить кофе. Жизнь коротка. Кто спорит? Нужно наслаждаться. Ловить моменты настоящего удовольствия. Кайфовать! А пиджак и муж – это такая рутина и серость…

Я слушала и пила кофе. А что мне было делать? Сварила кофе – пью. Выпила свою чашку и взяла вторую, ту, от которой муж оказался. Он разглаживал карманы, он их очень умело отпаривал и объяснял мне, что нельзя так наплевательски относиться к его просьбам, и если пиджак просили привести в порядок, значит, его нужно привести в порядок. Неважно, как я это сделаю – сама или попрошу домработницу, или сдам пиджак в химчистку. В любом случае он не понимает, как можно забыть такие вещи. Потом он выдвинул разумное предположение, что, может быть, пришел момент, когда меня пора сменить на другую жену – на ту, которая сама, с великой радостью, отгладит этот пиджак и будет исполнять все, что прикажет муж. Он выразил надежду, что его новая жена не будет звездой, «нет, избави Бог, одна звезда меня уже добила», она не станет корчить из себя писательницу, «ха-ха-ха! Писательницу, помешанную на сексе», эта девушка не будет сочинять порнографию…

И вот после этого до меня дошло, к чему был утюг – к моей почте. Да, я поняла: взял утюг – значит, ночью читал мою почту. Я не могла вспомнить, что там такое интересное он нашел в моих входящих. Что там можно найти, кроме отказов из редакций и моей несчастной книжки. Только это, в моем компе больше ничего не было. Книжку про Лерочку я прятала в своем компе, а комп в подвале.

Мой бедный муж встряхнул пиджак и осмотрел его со всех сторон. Все было выглажено идеально, но мужу не понравился лацкан, он решил еще немножко этот лацкан припарить. И начал развивать фантазии о том, что его будущая жена, эта умная, красивая, скромная девушка, будет лет на десять моложе меня и стройнее – килограммов на пять-шесть, а то и восемь. Я хотела пошутить, я сказала: «На восемь килограмм – это не полная комплектация». Муж улыбнулся и вспомнил о моем патологическом эгоцентризме.

– Ты живешь как хочешь! – он сказал, – Тебе плевать на все, кроме своей мерзкой книжонки… Неужели тебе неизвестно, что такое честь? И что такое имя?

Мне сдавило виски. Я не люблю, когда мне говорят про честь. Про имя тоже не люблю, на виски давит. Мне захотелось прекратить, просто в один момент сделать так, чтобы я не слышала этих монотонных звуков, чтобы слова не били мне по мозгам.

Муж надел пиджак и усмехнулся. Так жестко и горько… Меня всегда кидает на стенку от таких его усмешек.

– Я в ужасе, я в ужасе от того, что ты даже не видишь, какая это грязь! Когда ты уже прекратишь? – он спросил.

Я не знала, что ответить. Я не могла понять, что я должна прекратить? Что? Свою книжку? А может, себя? Себя, такую идиотку, которой родилась, я должна прекратить, чтобы всем жилось спокойно? Я не хотела ругаться. Просто кровь закипела, пошла от затылка к вискам сильным ритмичным пульсом, и потемнело в глазах. Так всегда бывает перед тем, как меня сносит. Потом эта кровавая волна опускается, подкатывает к горлу, жжет, и я открываю рот.

Неважно, что я орала. Все это мелочи. Какие-то некрасивые ненужные слова. Чего-то там… «Все! Хватит!», «Дайте умереть спокойно!», «Не смей открывать мой ноутбук!»…

Орала как ненормальная, сорвала горло. Я уже не помнила себя, когда шипела какие-то мелкие незначительные гадости. Видимо, что-то про деньги.

Мой терпеливый муж подошел к зеркалу, поправил галстук. Я тоже подошла. Я всю, всю, всю себя увидела, во весь рост. Непричесанную, белую, толстую, с раскиданными сиськами, в черном распахнутом халате, уставшую, злую, маленькую, испуганную, без маски, без грима – такую, какая есть на самом деле.

Свет был яркий. В моей гардеробной такой же безжалостный яркий свет, как в примерочных, где не спрячешь ни одного своего безобразия. И рот мой был еще разорван воплями, когда я увидела свои глаза. Они были совершенно безумными, как будто моя лапа попала в капкан. Я была похожа на раненую дворняжечку…

А у меня есть такая фотка. Только рот закрыт, а все остальное точь-в-точь. Прошлой весной, после всех наших скандалов, меня щелкнули на пропуск в «Метро». Я никогда не поеду в этот магазин. За такую фотографию я ненавижу «Метро». Я попрошу, чтобы мне этот пропуск в гроб положили, чтобы сразу, без мытарств, без очереди.

…Сейчас мы стояли рядом. У зеркала. Муж поджал губы. А я совсем обнаглела, захотела, чтобы пожалел. Чтобы он меня пожалел, захотела! Я ему сказала тихо, без воплей сказала: